Обретая суперсилу. Как я поверил, что всё возможно. Автобиография

Она начала с рассказа о том, как они добирались до железнодорожной станции сразу после блицкрига, и о связях Софии с некоторыми офицерами, один из которых видел в Чарльзе потенциального приемного сына. Он принялся прививать Чарльзу основы нацистской идеологии в полном соответствии с методами гитлерюгенда.

– Эсэсовцы постоянно крутились вокруг станции, – рассказывала она. – Некоторые из их подразделений были расположены поблизости, другие приезжали и уезжали на проходивших поездах. Мама готовила для солдат на станции, а иногда и давала им гораздо больше, ты понимаешь, но не потому, что так надо было, а потому, что ей это нравилось. Они приносили ей подарки, брали ее с собой в поездки, покупали дорогую одежду. Практически она управляла всем, что было на станции, а когда работы было слишком много, она просила, чтобы немцы приводили еврейских девушек, которые работали на нее. Она любила их постоянно задирать и плохо с ними обращалась, заставляла их все время работать, пока сама сидела с военными, пила и смеялась.

Твоему отцу нравилась форма, оружие и то, как дурно нацисты третируют всех. Он таскался за ними с утра до ночи. Они практически усыновили его, давали разные мелкие поручения и даже сшили ему эту дурацкую форму. Он носил ее все время, даже когда мы были дома одни, на втором этаже вокзального здания. Он разглядывал себя в зеркале и любовался свастикой. Потом он начал ходить вместе с ними на ночное патрулирование, носил воду, еду и делал все, о чем его просили.

Как-то утром он взбежал наверх по лестнице и рассказал, что ночью, когда он был с солдатами в патруле, они наткнулись на группу евреев, шедших по дороге. Патрульные хотели знать, куда они идут, и били их, если те отвечали недостаточно быстро. Они били их резиновыми дубинками или обрезками резиновых шлангов, чем-то вроде этого, и твой отец с радостью принял участие в этой «забаве», стараясь наносить удары изо всех сил. Это было так увлекательно, он был в восторге. После того случая он всегда выходил на дежурство вместе с патрулем, когда те шли искать евреев или кого-нибудь еще, кого можно избить.

После этих слов я наконец понял, почему моему отцу так нравилось шататься по ночам с дружками и охотиться на «педиков», которых они потом все вместе избивали.

В те моменты он пытался снова пережить все те приятные ощущения, которые он испытал в прошлом. Так же это было и в тот раз, когда он заставил меня надеть форму.

Затем ее рассказ плавно перешел в описание расправы в Вишнево.

– В тот день на станцию прибыло подразделение солдат и эсэсовцев. Их было больше, чем обычно. Они собрали часть солдат, которые уже были на станции, погрузились в грузовики и отправились в Вишнево. Говорили, что намечалась какая-то крупная операция. Чарли упросил их взять его с собой. Они согласились, он вскочил в кузов грузовика и уехал вместе с остальными.

Когда он вернулся, то рассказал, что эсэсовцы и солдаты стали выгонять жителей из их домов. Они заставляли людей копать собственные могилы, а потом убивали их.

Затем они установили пулемет на крыше старого бункера и начали стрелять в толпу, а твой отец…

Она замолчала, а я закрыл глаза, молча умоляя ее продолжить рассказ.

Ее голос звучал низко и тихо.

– Сначала он стоял рядом с солдатами и смотрел, как они стреляют из пулемета, и подавал пулеметные ленты. Он рассказывал, что расстреливать толпу было очень просто. Потом один из солдат подозвал его и спросил:

«Хочешь пострелять?» И он ответил: «Да».

Они посадили его за пулемет, и он начал стрелять в людей, он убивал их одного за другим, как будто это была игра. Когда один из офицеров СС подошел к пулеметной точке, солдаты отвели Чарльза в сторону, потому что они боялись, что им попадет от начальства. Он сказал, что это было самым потрясающим из того, что он когда-либо делал, и не мог дождаться, когда представится новый случай.

– И он еще раз это сделал?

Он делал это еще?

ОНИ ПОСАДИЛИ ЕГО ЗА ПУЛЕМЕТ, И ОН НАЧАЛ СТРЕЛЯТЬ В ЛЮДЕЙ, ОН УБИВАЛ ИХ ОДНОГО ЗА ДРУГИМ, КАК БУДТО ЭТО БЫЛА ИГРА.

Тетка остановилась. Я чувствовал, что она думает над ответом.

– Что еще ты хочешь услышать? – спросила она, и в ее голосе я почувствовал раздражение. – Может, ты хочешь задать какой-то конкретный вопрос?

– Нет, – ответил я. Мне трудно было представить, что она может рассказать мне еще что-то, совсем уж «особое».

– Нет, так нет. Он никогда больше этого не делал, – сказала она тоном, который предполагал обратное. Таким образом, она просто сказала что-то вроде: «Я устала говорить на эту тему, так что если у тебя ничего нет, если ты не знаешь кое-чего, сама я просто так ничего не расскажу»[96].

– Что из этого знала София?