Обретая суперсилу. Как я поверил, что всё возможно. Автобиография

Осознание того, что я не обязан становиться таким же, как мой отец, придало мне сил. Казимир, София и Чарльз, все они верили в то, что стали жертвами неизбежных обстоятельств, что у них не было выбора и, в результате, они стали теми, кем стали. Но игнорирование фигуры отца позволит мне решать, что я сам хочу делать со своей жизнью. Я вдруг почувствовал в себе такую суперсилу, какую отец просто не смог бы уничтожить, потому что она была вне его досягаемости.

У меня были силы для того, чтобы сделать самостоятельный выбор, и воля, чтобы привести свой выбор в жизнь.

А с этого можно уже было и начать.

Наиболее важным аспектом в вопросе об игнорировании отца была позиция жертвы, присущая всей нашей семье. Если принять во внимание мои жизненные обстоятельства, то считать себя жертвой было бы гораздо удобнее, но это было бы первым шагом к тому, чтобы стать таким же, какими стали другие члены семьи. Они считали, что если с ними так плохо обращаются, то они имеют полное право так же обращаться с другими, и никто не должен был подвергать это сомнению или критиковать. В том, что я такой/такая, как я есть, нет моей вины, я такой, каким меня сделали, я жертва, и остальные должны меня терпеть.

ОСОЗНАНИЕ ТОГО, ЧТО Я НЕ ОБЯЗАН СТАНОВИТЬСЯ ТАКИМ ЖЕ, КАК МОЙ ОТЕЦ, ПРИДАЛО МНЕ СИЛ.

Быть жертвой означает быть навечно заточенным внутри куска янтаря, одним

человеком в один данный момент. Роль жертвы – это всегда путь в прошлое и никогда в будущее, и именно поэтому все в моей семье были не в состоянии двигаться вперед или изменить свою жизнь. Если бы я позволил себе определять себя исходя из того, что делал со мной отец, то он быстро бы стал центром моего самосознания. Он бы контролировал меня всю мою оставшуюся жизнь, и даже после собственной смерти. Да, я был заперт в одной коробке с чудовищем, но жалость к самому себе не могла стать выходом из положения. Я должен был выжить и при этом не превратиться

в чудовище.

В каком-то смысле мне повезло, что отец был таким чудовищем. У него не было хороших качеств, которые тоже пришлось бы игнорировать. Если бы он был лучше, то мне пришлось бы стать еще хуже.

Когда мне было пятнадцать, мы снова были вынуждены переехать на другой конец города в старый заброшенный дом на Мейн-стрит. Особое очарование ему придавал протекающий бак канализационного отстойника на заднем дворе. Если бы у вас не было адреса, вы легко бы нашли наш дом по запаху. Именно здесь начался мой так надолго откладываемый период роста. Словно пытаясь наверстать упущенное время, я вырос со ста шестидесяти сантиметров до одного метра девяноста сантиметров менее чем за год. И от этого память собственного тела все время меня подводила: я постоянно разбивал все, до чего пытался дотянуться, и спотыкался. Моя неуклюжесть дала моему папаше еще один повод для издевательств, а школьной шпане – для новых нападок.

Мой высокий рост стал моим преимуществом. Психологически эти школьные недоумки не были готовы нападать на тех, кто был выше ростом. Первый раз в жизни я увидел сомнение в их глазах. Все выглядело так, словно сама природа сказала: «Давайте-ка дадим этому парню что-нибудь для защиты, а то его же просто убьют. Давайте сделаем его высоким. Нет, пятнадцати сантиметров явно недостаточно. Двадцать? Этого тоже мало. Давайте сделаем его еще выше! Может, еще ногу добавить? Ну нет, это уже лишнее, у него и так есть две левых ноги, давайте не будем усложнять ситуацию».

В тот период мне помогала держаться разве что Миднайт[19], черная кошка, которую я нашел в зарослях кустов вскоре после переезда в Матаван. Она была тяжело больна и явно готовилась помирать. Мне удалось ее выходить, и мы стали неразлучными друзьями. Она лежала у меня на кровати, пока я делал уроки, а ночью просто сидела рядом, всматриваясь в темноту. Был бы я умнее и хоть немного дальновиднее, я бы нашел другой дом для Миднайт, но мне было так хорошо, когда она была рядом.

Я не пытаюсь загладить свою вину. Я должен был предвидеть последовавшие события. Может, я бы мог спасти ее.

В июне 1970 года отцовская фабрика наконец закрылась спустя долгие месяцы безобразного ведения дел и неоплаченных счетов. Оборудование распродали, и на этот раз кредиторы хотели поговорить и со Старком, и со Стражински. Исчерпав свои возможности в Нью-Джерси, отец велел нам готовиться к очередному путешествию под покровом следующей ночи. Мы уезжали в Лос-Анджелес, единственное место, которое мой отец знал настолько хорошо, чтобы все начать заново.