Я НАЧАЛ ПРИСЛУШИВАТЬСЯ КО ВСЕМ РАЗГОВОРАМ В НАДЕЖДЕ РАСКРЫТЬ ХОТЯ БЫ ОДНУ ИЗ СЕМЕЙНЫХ ТАЙН, А В ОТВЕТ МЕНЯ ТКНУЛИ ЛИЦОМ В СОВСЕМ ДРУГУЮ, О СУЩЕСТВОВАНИИ КОТОРОЙ Я ДАЖЕ И НЕ ПОДОЗРЕВАЛ.
Отец же играл противоположную роль, говоря нам, что ему никогда
Ключом к патологии отца было представление о том, что, если он добьется сочувствия от своих жертв,
В этом случае сочувствие равнялось искуплению, оно стирало все, не оставляя места ни для чувства вины, ни для самоанализа.
Я не мог доверять ни ему, ни ей.
Глава 11
Делегированное отцеубийство
В то лето нас вышвырнули из дома за неуплату, и мы переехали в многоквартирный дом на противоположной окраине Матавана. (Когда мы переезжали с места на место в пределах небольшого городка, отец, во избежание неприятностей с домовладельцами, всегда говорил, что мы только что приехали, и называл адрес Софии в качестве последнего места жительства.)
Мы распаковывали вещи, когда отец позвал меня к себе в комнату. Я увидел его держащим немецкий военный китель, который он заботливо хранил в шкафу.
– Надень это, – сказал он.
Я сказал, что что-то мне не хочется это делать.
– Да не укусит он тебя. Просто надень его, делов-то!
Я натянул китель на себя. Мне было уже четырнадцать лет, и китель был как раз моего размера, столько же было и отцу, когда
Я инстинктивно отпрянул назад, когда он стал натягивать повязку со свастикой на рукав, и тут же получил подзатыльник.
– Да не шевелись ты, твою мать!
Он поправил повязку, чтобы свастика была хорошо видна.
– А теперь подними руку, вот так, – сказал он и поднял руку в нацистском приветствии.
– А зачем? – спросил я.
– Хочу посмотреть, как это выглядит, нет, хочу увидеть, как
Я отказался и снова получил подзатыльник.
– А ну, быстро подними руку!
– Не буду!
Последовал еще один удар.
– А ну, подними!
Я твердо решил не делать этого, вне зависимости от того, что последует дальше. Я был уже достаточно взрослым, чтобы понимать, что все это было глубоко неправильно.
Отец ударил меня снова.
– Да кто ты такой? Ты что, типа гомик? – отец думал, что я захочу доказать ему, что никакой я не гомик, и подниму руку, но мне нечего было ему доказывать.
– Подними руку, – угрожающе повторил он, сжимая кулак.
– Нет, – меня столько раз били за всю мою жизнь, что кулак уже не представлял для меня никакой угрозы. – Можешь бить меня сколько угодно, но руку я не подниму.
Изобразив отвращение на лице, он отвернулся.
– Снимай, пока не изгадил такую вещь. Ты не заслуживаешь права носить ее. И смотри, не порви!
Я стянул с себя китель и швырнул его на кровать.
Я повернулся, чтобы выйти, и тут он сказал: «А знаешь что? Я даже не уверен, что прихожусь тебе отцом. Что думаешь об этом, ты, гомик?»
Я молча вышел, а про себя подумал:
Я спускался по лестнице в холл, и тут мне в голову пришла еще одна мысль: если я на пути к тому, чтобы стать Суперменом, то мой папаша определенно был Лексом Лютором.
Никто из нас так никогда еще и не был у зубного врача, и зубы у всех были в очень плохом состоянии и часто болели. У матери они болели особенно часто, но отец отказывался тратить деньги на заботу о ней. В конце концов, устав от ее вечных жалоб, он сказал, что найдет врача, который сможет ей помочь. Позже мы узнали, что этот самый «дантист» потерял свою практику и работал нелегально у себя дома.
Я СПУСКАЛСЯ ПО ЛЕСТНИЦЕ В ХОЛЛ, И ТУТ МНЕ В ГОЛОВУ ПРИШЛА ЕЩЕ ОДНА МЫСЛЬ: ЕСЛИ Я НА ПУТИ К ТОМУ, ЧТОБЫ СТАТЬ СУПЕРМЕНОМ, ТО МОЙ ПАПАША ОПРЕДЕЛЕННО БЫЛ ЛЕКСОМ ЛЮТОРОМ.
Отец познакомился с ним в одном из баров и договорился о «приеме».
Мать тут же согласилась пойти, она надеялась, что ей наконец-то помогут.
Она верила в это даже тогда, когда вырубилась от наркоза.
Очнувшись, мать обнаружила, что ей удалили все зубы, и даже здоровые.
– И чем ты недовольна? – сказал отец. – Я же сказал, что он сделает все, чтобы у тебя больше не было проблем с зубами, вот теперь их и нет.
С тех пор мать все время плакала, когда смотрела на свое отражение в зеркале.