Обретая суперсилу. Как я поверил, что всё возможно. Автобиография

Единственное, в чем я был на сто процентов уверен, когда речь шла о профессии писателя, – так это в том, что придется много печатать. Так что как только я пошел учиться в среднюю школу Леннокса, то сразу записался на начальный и продвинутый курсы машинописи, а в последнем я неожиданно для себя оказался единственным парнем в группе. Даже в начале семидесятых от девушек ожидали, что они пойдут на курсы машинописи, чтобы подготовиться к карьере секретарш важных мужчин, в то время как парни предпочитали спортивные секции, чтобы потом превратиться в тех самых сильных и властных бизнесменов. Девчонки были для меня абсолютной загадкой, они казались такими же чужеродными и непознаваемыми, как поверхность Марса.

Я никогда в жизни еще не был на свидании и в свои пятнадцать лет был болезненно застенчив. Мысль о том, чтобы подойти к девчонке и начать с ней разговор, пугала меня гораздо больше, чем все, что когда-либо было написано Лавкрафтом. Понятно, что я впал в тихий ужас, когда некоторые из представителей этой формы жизни сгрудились вокруг меня во время первого дня занятий и стали разговаривать со мной, спрашивая, откуда я родом и что делаю на их планете. Неужели я хотел стать секретарем?

ЕДИНСТВЕННОЕ, В ЧЕМ Я БЫЛ НА СТО ПРОЦЕНТОВ УВЕРЕН, КОГДА РЕЧЬ ШЛА О ПРОФЕССИИ ПИСАТЕЛЯ, – ТАК ЭТО В ТОМ, ЧТО ПРИДЕТСЯ МНОГО ПЕЧАТАТЬ.

Я обнаружил себя в плотном кольце из мини-юбок, запаха духов и феромонов. Моей отличительной чертой было то, что я всегда правдиво отвечал на все вопросы, вот и в тот день, смущаясь, я едва выдавил из себя, что хочу научиться печатать, чтобы стать писателем. Мой ответ не только не заставил их отстать от меня, но вызвал дополнительный живой интерес, и вот уже почти все они, столпившись вокруг, продолжали со мной разговаривать!

– А что ты уже успел написать? – подступали они все ближе и ближе.

С горящими от смущения щеками, низко склонившись над машинкой, я пробормотал что-то совершенно нечленораздельное. Когда же закончится эта пытка?

Меня тут же попросили показать что-нибудь, что я уже успел написать.

– Нет! – громче, чем следовало бы, воскликнул я голосом, который еще не перешел из фальцета в нечто, звучащее более или менее по-мужски. Когда я все же объяснил, что ничего еще не написал, потому что еще не был к этому готов, девчонки потеряли ко мне интерес. Они решили, что я или вру, или просто слишком странный, так что быстренько вернулись на свою планету, оставив меня наедине с клавишами печатной машинки.

Вот уже долгие годы я говорил о том, что хочу стать писателем, но мой отец всегда поднимал меня на смех, считая, что я слишком круто замахнулся и слишком важничаю. Мнения своего он не изменил, но когда узнал, что я хожу на курс машинописи, то решил, что может использовать мои новые навыки себе на пользу.

– Хочешь стать писателем? Отлично. У меня есть кое-что для тебя. Напишешь о том, как я застрял в России во время войны.

Ага, всю жизнь мечтал.

С тех пор как отец вернулся из Европы, прошли уже десятки лет, но он до сих пор был уверен, что мог бы задорого продать свою историю, если бы пресса отнеслась к ней более внимательно. Ну а теперь, когда в доме был свой писатель, или, на худой конец, удивительно быстрая машинистка в моем облике, то почему бы не попробовать продать ту же историю еще раз. И вот каждый день я приходил из школы и садился за старую, 1930 года выпуска машинку Royal American, которую отец купил в местном кабаке всего за десять баксов.

Она годами стояла на полке над баром и была элементом интерьера, а вовсе не рабочим инструментом. Все это время никто и не думал даже почистить ее и привести в порядок. Клавиши заедали, лента высохла, рычаг перевода строки периодически не работал, а сам валик был весь в щербинах и зазубринах. Мне приходилось с силой бить по каждой клавише, чтобы буква отпечаталась на бумаге. После этого рычаг медленно отходил назад на свое место и тихо замирал, словно отдыхая после тяжелой работы.

ТОГДА Я ЕЩЕ НЕ ПОНИМАЛ РАЗНИЦЫ МЕЖДУ «ДРАМОЙ» И «МЕЛОДРАМОЙ», «КРАТКОСТЬЮ ПОВЕСТВОВАНИЯ» И «ВЫСОКОПАРНЫМ СЛОГОМ», И ТЕКСТ МОЙ СЛИШКОМ ЧАСТО БЫЛ СЕНТИМЕНТАЛЬНЫМ И ОДНОВРЕМЕННО ЗАНУДНЫМ.