Обретая суперсилу. Как я поверил, что всё возможно. Автобиография

Даже сейчас я не могу вам с уверенностью ответить, уверовал ли я тогда или нет, чувствовал ли я Бога в себе или ничего не чувствовал. Я знал только, что после всей своей жалкой жизни я хотел стать частью чего-то лучшего и светлого. Я просто хотел быть счастливым.

И я хотел, чтобы она тоже была счастлива.

Поэтому я сказал ей, что верю.

И она обняла меня.

Они все обняли меня.

Я был обречен.

Торжественная церемония выпуска прошла в четверг, 15 июня 1972 года. Ее основной темой был следующий лозунг: «А может, все это потому, что он идет под звук другого барабана?» (Это были семидесятые года, когда нас вообще ничего не смущало.) С речью на церемонии вручения дипломов выступил Кен Пагаард. Этот выбор был не очень понятен, особенно для тех, кто был всерьез озабочен существованием коммун, которыми Кен руководил. После официальной части Кати и все остальные разъехались с друзьями на праздничные вечеринки. Мне же такой вариант был недоступен. Отец сказал, что приготовил кое-что особенное в честь этого события. Я вдруг начал думать о поездке в «Диснейленд» или ужине в каком-нибудь хорошем месте и даже о последующем конвертике с деньгами, но в итоге не случилось ни первого, ни второго, ни третьего.

Дома устроили вечеринку, на которую были приглашены только двое гостей, приятели отца. Одним из них был его собутыльник из местного бара, а другим оказалась Ирен (это не настоящее ее имя), парикмахерша лет под пятьдесят, но одевалась как тридцатилетняя. Она тоже была собутыльницей отца. Они были знакомы еще по кабакам в Патерсоне, и вот теперь с папашиной помощью переехала в Калифорнию. Фирменным элементом ее стиля был пышный черный парик-улей, настолько старый и потрепанный, что он никогда не садился правильно. Он выглядел как сбитая машиной кошка, которая теперь вынуждена вечно косить единственным оставшимся глазом, высматривая бродячих собак. Была ли она профессиональной проституткой (как утверждали некоторые) или просто отцовской партнершей по сексуальным утехам (как считало большинство), я не знаю. Но она провела немало ночей, шатаясь по городу с Чарльзом, и часто приходила к нам домой, чтобы навестить его. Если мать и имела что-то против этого, то чувство самосохранения заставляло ее благоразумно молчать.

ОТЕЦ СКАЗАЛ, ЧТО ПРИГОТОВИЛ КОЕ-ЧТО ОСОБЕННОЕ В ЧЕСТЬ ЭТОГО СОБЫТИЯ.

В тот вечер вся троица продолжала пить, и пили они так, что, будь на их месте другие, они бы давно уже отдали богу душу.

Меня наполняла злоба. Я понял, что это была вечеринка моего отца, а не моя, как будто бы это у него был выпускной.

Его друзья.

Его успех.

Его пьяная вечеринка.

– Ты никогда б не добился этого, не будь меня рядом, – отец повторял эти слова снова и снова, ему и в голову не приходило, что я окончил школу вопреки всему, что он делал, а не наоборот. – Если бы не я, ты бы подыхал на улице от голода!

Когда бутылки виски и водки опустели, я несколько раз порывался уйти в свою комнату, но каждый раз меня возвращали за стол, ведь я был важным элементом реквизита на его празднике. Где-то около полуночи он повернулся к Ирен, драматическим жестом указал на пустой стакан и сказал: «Нужно еще бухло. Сходи купи бухла».

Потом он посмотрел на меня: «Поезжай с ней. Смотри, чтобы она ни во что там не вляпалась».

Я хотел было отказаться, но отец был уже в той стадии опьянения, которая в одно мгновение могла перейти в пьяное буйство, и поэтому проще было сделать так, как велено. Как только мы вышли, Ирен повисла на моей руке. Она шаталась из стороны в сторону и запиналась, от нее несло алкоголем, дешевыми духами и закисшим тальком. Парик в форме улья сбился набок под углом, который нарушал все законы гравитации. В свете фонарей на парковке я увидел, что ее заношенное черное платье было зашито сбоку нитками другого цвета.

Я помог ей залезть в машину и сел на пассажирское место. Она долго ковырялась с ключами, а потом несколько раз попыталась вставить ключ в замок зажигания, пока наконец одна из попыток не увенчалась успехом. После этого она повернулась ко мне и чуть ли не налегла на меня всем телом, так близко, что я разглядел, какой неровной была полоска помады на ее узких губах.

Косметика была на два тона светлее, чем кожа, а слой был такой толстый, что лицо больше походило на маску Кабуки. И все это не могло скрыть глубокие морщины и кожу, которую можно было обрести, разве что только проведя всю жизнь за бутылкой.

Она положила правую руку мне на плечо.

– Я хочу, чтобы ты знал, Джоуи, мы все очень тобой гордимся.

– Спасибо, – ответил я, а сам подумал: «Можно мы уже просто поедем, а?»

– И я хочу, чтобы ты знал: сегодня я вся – твоя.

И тут я почувствовал, как ее левая рука медленно поползла вверх по моей ноге.

– Все, что ты хочешь, дорогой, – сказала она, а ее рука продолжала подниматься вверх по моему бедру. – Все, что я могу для тебя сделать, все, ты только скажи.

Вот дерьмо.