Обретая суперсилу. Как я поверил, что всё возможно. Автобиография

Если раньше я писал поверхностно, то теперь старался глубоко вникать в каждую идею и каждую теоретическую концепцию, открывая новые и неожиданные значения.

Конкретно с этой точки зрения опыт с кислотой был просто чудесным.

А со всех остальных сторон это был кошмар.

Я надеялся, что успешный бизнес сможет хоть как-то утихомирить отцовский нрав, но каждый раз после возвращения домой из очередного вояжа он становился все более и более агрессивным. Мне кажется, что он сравнивал мать с другими своими женщинами, и избиения помогали ему утвердиться в мыслях о том, что она была глупее всех, чтобы хоть как-то оправдать свою супружескую неверность.

В одно из таких возвращений домой я понял, что с меня хватит.

Отец появился дома так, словно уже готовился начать расправу над матерью и только ждал, когда она что-нибудь скажет. Он кричал, что она никчемный человек, что ей лучше сдохнуть, что он заслуживает гораздо большего, чем жизнь с такой вонючей коровой. Он велел матери готовить ужин, но как только она начала резать овощи, он ударил ее лицом о столешницу и до крови разбил ей нос. Он повалил ее на пол и начал бить по ребрам. Она закричала, обливаясь слезами и кровью, а отец схватил ее сзади за шею и снова ударил о кухонный стол. Она потеряла сознание.

Я был уверен, что он сейчас убьет ее.

Я больше не мог терпеть эти издевательства. Я должен был остановить его, раз и навсегда.

Сделать это можно было одним только способом. Я должен его убить. Прямо здесь и прямо сейчас. Не словесно, не угрозами, а физически, в буквальном смысле этого слова. Я понимал, что в своей пьяной ярости отец мог убить и меня, и мать, и другого выхода у меня просто не было.

Я прошел в спальню, к шкафу, где отец хранил винтовку, купленную еще в Ньюарке. Я абсолютно четко понимал, что после этого моя жизнь полностью изменится. Хладнокровная и расчетливая часть моего сознания уже планировала, что я буду говорить в полиции: я заявлю о том, что это была самозащита или что я пытался защитить мать. Однако даже при наличии свидетельств о постоянном насилии в семье они выдвинут обвинение в убийстве второй степени. В любом случае для меня это будет означать конец писательской карьеры.

Но в тот момент меня переполняла ярость, и я был готов на все. Я пройду на кухню, выстрелю в него столько раз, сколько потребуется, и отвечу за свой поступок.

Я нашел длинный ящик в глубине шкафа, вытащил винтовку, а потом потянулся к верхней полке, где отец хранил магазин и патроны. Полка была пуста. Я перевернул шкаф вверх дном, но так ничего и не нашел. Ничего.

Тут я услышал, как открылась и хлопнула входная дверь.

Утолив свой зверский аппетит и избив мать до полусмерти, отец отправился ужинать в кабак и пьянствовать. Вернулся он только на рассвете, быстро собрал вещи и уехал в аэропорт, чтобы отправиться куда-то еще, по своим «консультационным» делам.

Я со всей уверенностью могу сказать, что убил бы его тогда, если бы нашел патроны. Сегодня я уверен в этом точно так же, как и в тот день, и я знаю, что это было бы чистым безумием. Я должен был поскорее уезжать оттуда. Если нет, то рано или поздно я бы нашел патроны, и это был бы конец и для отца, и для меня самого.

Я рассказал о моем положении Старейшинам ровно столько, чтобы они всерьез рассмотрели мою просьбу о переезде в коммуну, но не решились бы мне отказать из-за того, что мой отец – очень опасный и агрессивный алкоголик, который может легко наломать дров. Через неделю они благословили мой переезд в коммуну на Митшер-стрит в Чула-Висте. Это была не та коммуна, в которую мне хотелось попасть больше всего. Этот район часто называли Островом Сломанных Игрушек. Старейшины селили здесь провинившихся в чем-то членов Движения, наркозависимых, хулиганов и других людей, которым по-хорошему была нужна помощь психотерапевта.

Я ДОЛЖЕН БЫЛ ПОСКОРЕЕ УЕЗЖАТЬ ОТТУДА. ЕСЛИ НЕТ, ТО РАНО ИЛИ ПОЗДНО Я БЫ НАШЕЛ ПАТРОНЫ, И ЭТО БЫЛ БЫ КОНЕЦ И ДЛЯ ОТЦА, И ДЛЯ МЕНЯ САМОГО.

Но к тому времени большинство коммун Сообщества уже славились тем, что в них христианство и психологическое консультирование стали чуть ли не взаимозаменяемыми.

– Во второй половине семидесятых Движение избрало неверный путь развития, – говорил Тим Пагаард об этом немного позже. – Мой отец познакомился с человеком по имени Фрэнк Лейк, он был британским психиатром и проповедником, который создал новое направление в практике, которое назвал, стыдно сказать, клинической теологией. В ней во время консультирования применялись методы христианского проповедничества. Наша церковь, и особенно наше Сообщество, стала все больше и больше работать с людьми, у которых были серьезные эмоциональные и психологические проблемы. В результате вместо того чтобы получать серьезную профессиональную помощь, люди получали ее на примитивном, любительском уровне.

Кен называл этот процесс внутренним излечением.