Обряд

Думать ему трудно. В лесу холодно и воняет страшно мертвечиной, да еще и глаз этот будто смотрит за ним. Пора домой, к машине. Возвратиться героем. Или нет? Или не нужно рассказывать никому, и особенно матери, о том, что он возвращался сюда? Просто положит ключ в карман Петькиной кофты, а потом обнаружит его там случайно — будто бы это запасной нашелся. Он уже видит лицо матери, когда скажет ей, сколько денег Васькин отец даст им за машину. Он готов уже идти, но только что-то держит его в этом овраге, не отпускает.

Мишаня смотрит по сторонам — ничего такого, мох, валуны, пирамидки из камней на верхушках. Подождите. Кто построил тут эти пирамидки? Он глядит в просвет на идущую по дну оврага заросшую колею. Тут в войну страшные бои были — с финской границы стрелковые отряды шли по старым дорогам. Граница и сейчас рядом проходит, только перехода через нее нет. Но откуда эти пирамидки? Туристы какие-то пометили тропу, рассуждает Мишаня сам с собой. Да он здесь отродясь не видал никаких походников, если только не считать того, как в школе они с классом с палатками на озеро северное сияние смотреть ходили. Что ж еще может быть? Вдруг он вспоминает рассказы деда, по пьяни любящего пугать его до мурашек своими историями про людей, которые жили здесь до нас, а потом то ли ушли под камни, то ли обратились в них. Да ну, ерунда, тут и думать нечего, в школу пора, хоть на последние литературу с русским языком, говорит себе он. Вот только сначала он пройдет по дороге еще чуток, посмотрит, что там, за оврагом. Пять минут, и назад.

Он делает по тропе шагов двадцать, когда видит невдалеке еще одну пирамидку из камней, а затем еще. Это как игра, будто снова кто-то специально их здесь расставил, часть на виду, часть спрятана за деревьями. Вот уже и овраг позади, и лес начал редеть, а колея идет вверх. Вдруг, быстрее, чем Мишаня успевает заметить, деревья заканчиваются, а земля обрывается, как будто кто-то взял и откусил кусок. На дне ущелья бьется искорка реки, вокруг черный лес, похожий на паука, затаившегося в ожидании любопытной мухи. На другой стороне лощины деревьев уже почти нет, только буро-розовый, похожий на накипь мох и огромный камень на двух подпорках, смотрящий вниз с обрыва, как дозорный или самоубийца. Сайды, так называл эти странные валуны его отец.

Мишаня замечает еще одну пирамидку, когда уже поворачивает на дорогу назад. Она стоит поодаль, будто бы указывая вход на тропинку, которая петляет вниз, к похожей на выставленную вперед ладонь площадке на скале. Он спускается, стараясь не смотреть вниз, и оказывается у входа в пещеру. То, что в местных скалах есть расщелины, а еще оставшиеся с войны укрепления стрелков, он знает давно, тут его не удивишь. Но откуда тропа? Кто ходит сюда через заповедный лес? Он делает шаг под каменный навес, тут же ощущая в костях ледяной холод. Пещера неглубокая, всего шага три, дальше вход завален. Или нет? Мишаня делает еще шаг и включает фонарик мобильного. Из отверстия между двух осколков камня с острыми, как бритва, краями на него смотрит маленькая, в половину человеческого роста дверь. На ней висит ржавый навесной замок. Цепочка поскрипывает от задувающего ветра.

Мишаня приближается к двери и прислушивается. Ветер снова стонет, так протяжно, как будто с придыханием. Он прикладывает ухо к двери, прислоняется и слушает тишину с той стороны до тех пор, пока не различает в ней дыхание, тяжелое и сбивчивое.

— Кто здесь?

С другой стороны на деревяшку с оглушительной силой обрушивается чье-то тело, бряцает по камням тяжелая цепь и раздается скрежет когтей.

* * *

Зверь остался за дверью: какой бы хлюпенькой она ни казалась, она смогла сдержать его прыжок. Но у несущегося сейчас по заросшей колее, не успевающего дышать Мишани нет никаких сомнений в том, что он бежит прямо за ним, почти наступая ему на пятки, и вот-вот прыгнет и вцепится.

Он проносится мимо туловища оленя, едва не споткнувшись о его рога, лихорадочно крутя глазами в поисках ориентира. Дальше дороги он не помнит, только мухоморы сбитые стоят тут и там, красные, как прыщи, как будто собрались кругом, окружили его. Он бежит наугад, выбиваясь из сил, понимая уже, что за ним никого нет, но все равно не позволяя себе остановиться. Достав из кармана пульт от сигнализации, он жмет и жмет на кнопку, вытянув его в руке, пока наконец из толщи леса машина не аукает ему в ответ.

Мишаня подбегает к «лансеру», хватается за ручку двери и запрыгивает внутрь, молясь о том, чтобы у Петьки не стояло в салоне никаких секретных кнопок. Но он помнит: когда они садились в первый раз и Мишаня внимательно следил за тем, как руки брата прикасаются к новенькой матовой поверхности обивки руля, Петька щелкнул лепестком дворника, дважды, хотя дождя в тот день не было. Мишаня делает то же самое и поворачивает ключ. Сердце гулко стучит в висках, как будто за ним кто-то бежит, но лес безмолвен и недвижен. И все равно он должен спешить обратно в поселок, в полицию. Он ведь знает теперь, где искать этого зверя, который задрал его Петьку.