Обряд

Окна внутри бывшей маршрутки наглухо забиты фанерой, она поднимается от пола и до самого потолка. В глубине кузова стоят два больших ящика — он только и успевает протиснуться позади них и нырнуть на четвереньки, когда Егерь забрасывает внутрь последний груз и захлопывает дверцы. Пронзительный белый свет сменяет глухая темень.

Он ждет, когда машина тронется, но она стоит на месте, не слышно ни хлопков дверей салона, ни рычания мотора, ни голосов. Ноги у Мишани дрожат от напряжения. Он решает разогнуться, сесть удобнее, раз ему предстоит ждать. А заодно проверить, что в ящиках, которые погрузил внутрь Егерь. Он включает фонарик в мобильном телефоне — тонкий белый луч, как ладонь, шарит по замызганным стенам кузова. Мишаня открывает верхний ящик и осторожно заглядывает внутрь — он пуст, как и второй под ним. Рядом, чуть поодаль возле дверей, лежит большой черный мусорный мешок. Он садится на корточки и осторожно развязывает его. Изнутри липким жаром ему в лицо ударяет запах несвежего мяса, так что он кашляет, закрывшись рукавом, и фонарик почти что выпадает у него из рук. Мишаня резко разгибается, в луче фонарика видно, как с пола взмывают в воздух тысячи пылинок. Только это не пылинки вовсе. Мишаня ловит одну из них пальцами — это длинный серый волос животного. Такими же покрыты его штаны на коленках и голенях.

— Ну, слава яйцам, ну наконец. Выезжаю, — слышится где-то рядом, так близко, что он вжимается спиной в угол, ожидая, что двери кузова вот-вот распахнутся. Но вместо этого раздается лишь хлопок водительской двери и ворчание Егеря, звучащее в унисон с хриплым кашлем движка. Затем «газель» начинает вибрировать и рывком стартует с места, так что Мишане приходится снова опуститься на пол, чтобы не упасть.

* * *

Он теряет счет времени, сколько они уже едут; от ухабов и резких поворотов его начинает мутить. Куда они столько поворачивают, думает он, дороги-то все прямые. И тут до него доходит — можно посмотреть на карте в телефоне. Денег на нем нет, но спутник-то должен работать. Открыв навигатор, он видит синюю точку, движущуюся посреди зеленой массы леса — тут нет дорог. Кажется, он знает, куда они направляются.

Тут «газель» съезжает с дороги, уходя в резкий поворот. Он слышит хруст веток по бокам грузовика, ощущает вязкость свежего снега под колесами. Наконец Егерь тормозит. Мишаня едва успевает спрятаться за ящики, когда двери распахиваются, впуская в душный отсек кузова морозный лесной воздух.

Что он будет делать, когда Егерь потянется за коробками? Мишаня нащупывает ружье и стаскивает с него тряпку. Но Егерь не спешит за ящиками: вместо этого он хватает мешок с тухлятиной и захлопывает дверцы. Мишаня ждет, прицелившись в темноту. Он не собирается стрелять, но точно напугает его, когда тот вернется за ящиками. Проходит минута, две, три — и ничего. Темнота, тишина, пустота. Только дедово ружье, холодное и тяжелое.

Черт с ним, думает Мишаня, расслабляя пальцы на спусковом крючке. Он взваливает ружье на плечо, крадучись движется к дверям, вытянув руку вперед в темноте. Наконец он нащупывает их, толкает. Потом наваливается плечом. В ответ ему раздается только металлическое позвякивание навесного замка.

Он ругается матом. Громко. Слово обжигает ему губы и едкой гадкой жижей скатывается вниз, в гортань. Все, теперь он один, теперь даже Богоматерь-суперженщина подняла над ним свое покрывало. Отец ушел, мать ушла, Петька умер. Он снова ругается. Тело его вновь наполняется злобой, горячей, как металл, которая разливается откуда-то из центра его груди вдоль костей по рукам и ногам, пока не достигает кончиков пальцев. Он не будет просто сидеть и ждать здесь своей участи, думает Мишаня. Перед глазами встают глаза волка на асфальте. Никогда больше он не будет просто стоять и ждать.

Он включает фонарик и направляется к задней стенке кузова, стучит костяшками пальцев по фанере в том месте, где в старых маршрутках был просвет над рядком сидений, упирающихся спинками в водительское. Там перегородка совсем хлипкая, она ходит ходуном. Тогда он берет ружье и прикладом бьет и бьет в одну точку, пока там не появляется залом, потом трещина, потом дырка, из которой начинает сочиться свет. Когда она становится достаточных размеров, он снимает с себя куртку и рюкзак и бросает их на водительское сиденье, следом идет ружье. Потом, подставив под ноги ящики, он просовывается в дыру целиком, чувствуя, как рваные края перегородки царапают бока в том месте, где задрался свитер. Мишаня приземляется на сиденье и отпирает замок. Перед ним, мимо присыпанного мелким, словно пыль, снегом жертвенного камня, тянется дорожка следов.

Он нагоняет Егеря без труда. Во-первых, сейчас светло; во-вторых, он уже знает, куда тот направляется; а в-третьих, мешок с костями тяжелый и дырявый, Егерь тащит его по земле, оставляя на белом снегу смазанный бурый след.