Я обмер внутри на мгновение.
— Наказание — порка розгами завтра утром.
Алем так зло улыбнулся этим словам, будто это меня здесь сегодня судят, а не его.
— Дальше, пока Арен медитировал на берегу после тренировки — Ален попытался украсть его улов, но был остановлен Ареном, — шорох голоса старшего охотника стал угрожающим. — За попытку кражи — наказание порка плетью. Но этого не будет. Так как после этого между ними началась драка, на которую сбежалась ребятня. Во время драки к Алену пришло прозрение. И Алем ударил, зная, что этим может навсегда лишить товарища стихии.
Вот сейчас поднялся гвалт, люди возмущённо кричали, кто-то бросил в связанного объедками. Мне стало мерзко от этого всего. Люди будто забыли, что Алем — один из них… Хотя я и сам считал, что его чужой укусил.
По вставшему в горле кому я понял, что на суд пришёл отец. Как всегда, я не мог его видеть, но точно знал, что он рядом, знал, что он смотрит на меня. Он требовал от меня действовать, а не сидеть ровно. И я встал.
— Я соврал. У меня не было прозрения, я просто притворился, чтобы остановить драку, — соврал я. Отец писал, что часто прозрение только уводит ищущего от его пути, заставляет возвращаться назад и искать то, чего уже нет. Так что моя обида — пустяк. Вот та мысль, которую я не мог поймать весь день. В ответ на мои слова воцарилась неестественная тишина, кажется, даже костёр перестал трещать ветками.
Мертвенно бледное лицо Аледа постепенно разгладилось. Он медленно кивнул головой, глядя мне в глаза, он понял, что я соврал. Кажется, это понимали все, но никто не сказал ни слова против. Вся эта толпа, только что бесновавшаяся, замерла в ожидании решения.
— Тогда Алем будет наказан только за попытку кражи и попытку лишить стихий. Десять плетей. И Алем не будет обучаться охоте. Если захочет, он волен охотиться, но ни один охотник не имеет права его обучать. Даже попытка лишения стихий — это страшное преступление, — прошелестел Дрим, тяжело роняя слова приговора. — Это всё.
Уже дома мама меня крепко обняла.
— Молодец, сынок, ты хорошо поступил. Но не смей ему подставлять спину, злобу он затаил, и не отпускает она его.
— Злобу? Но за что? Я весь день думаю и не могу понять! Его будто вчера подменили!
— Обычно такое бывает из-за девочки, сынок.
— Из-за девочки? — я недоумённо посмотрел на неё, вспомнив слова Доры. — В смысле?
— Когда мальчику нравится девочка, а ей нравится другой мальчик.
— Дора?
Мама лишь улыбнулась мне печально. И уселась в своё кресло, сплетённое из ворсянки, взяв в руки шерсть и старые, стёртые ещё пальцами её бабушки деревянные спицы.
Глава 4
Утром, ещё до завтрака, пришёл Дрим. В руке у него была сжата тонкая длинная палочка. Я не стал ничего говорить или оправдываться. С Дримом это бесполезно, только разозлится ещё больше. Он отвёл меня в центр деревни, где и выпорол. Бил он со всей силы, но я спрятался в пустую голову. То, что ещё вчера представлялось невероятно сложным, теперь было легче лёгкого.
После порки Дрим лишь удивлённо посмотрел на меня, но не стал ничего говорить, отпустил. Я не стал дожидаться порки Алема, но уже дома прекрасно слышал, как он кричит. Плеть причиняла куда больше боли, чем розги. Говорят, что двадцать плетей иногда убивали даже взрослых, не ранами, а болью. Но я не стал жалеть этого придурка, может, хоть плети ему голову на место поставят?
Мама поставила мне утреннюю кашу, аппетита не было, но я быстро съел всё, раз за разом давя встающий в горле ком. За напускным спокойствием я видел, как она сочувствует Алему, её глаза чуть дёргались после каждого крика.
— Мам, я вчера достиг пустой головы.
Она расстроенно на меня поглядела, но сказала обратное.
— Я рада, сынок.
— И через неделю я возьму копьё.
— Конечно, сынок, как мы и договаривались. Прозрение и пустая голова.
— Да.
Мы оба смолкли. Говорить было больше не о чем. Я пошёл на улицу. Впервые за три года мне не хотелось делать утреннюю тренировку, но хотелось спрятаться от пустых тревог и волнений. Так что я встал на любимую площадку и начал тренировку. И лишь под конец смог достичь пустой головы.
Очнулся уже за деревней. Совершенно ошарашенный этим. Я хотел вернуться за ограду, которую, очевидно, только что перепрыгнул, как взгляд зацепился за Низкую — мелкую гору рядом с деревней. Её вершина была покрыта дымкой. И меня невероятно сильно тянуло туда. Настолько сильно, что я пошёл, забыв обо всём на свете, мне хватало силы воли только на то, чтобы не падать в состояние пустой головы.
Часть меня билась в незримых путах, её пробирал страх, она жаждала вырваться из манка и вернуться в безопасность. Где все охотники, почему меня никто до сих пор не остановил?! Но другая часть меня была зачарована видом курящейся горы.
Кругом шумел дикий лес, и тут водились звери, которые с радостью съедят беспечного ребёнка. Я вскоре нашёл звериную тропку, по которой и стал пробираться вперёд. Если не считать вчерашнего нарушения границ деревни, я в первый раз был в лесу. И он пугал до тошноты.