Обрученные Венецией

Вопросы звучали из уст Леонардо вполне серьезно, однако Изольда, посчитав их ироничными, раскатисто и нелепо рассмеялась.

– Нет, ну что вы, герцог? Такой участи достойна была лишь моя несносная младшая сестра… Надеюсь, что она горит сейчас в преисподней…

Леонардо казалось странным такое отношение Изольды к покойной родне, но именно благодаря этому ей удалось отвоевать наследство в полной мере у тех, кто имел на него не меньше прав: тети Матильды Гумаччо и дяди Франсуа Буасье.

– Это ваше личное дело, какими оставлять в своей памяти воспоминания о родне, – сухо промолвил Леонардо. – Только вот теперь мне нужен наследник, дорогая, чтобы окончательно закрепить себя в правах герцога. Если бы не отсутствие этой мелочи, кстати, в семье вашего отца и матери, судьба этих владений могла бы сложиться совершенно иначе!

Изольда лишь сглотнула подошедший к горлу ком и едва заметно отодвинула тарелку с едой, чувствуя, словно ее огрели хлыстом по щеке. За несколько месяцев в браке ей так и не удалось забеременеть, отчего несчастная слышала частые порицания от родственников мужа и от него самого. Объяснить это себе она никак не могла, но к лекарю обращаться не осмеливалась, поскольку это означало признать свою неспособность зачать, что есть позорным для женщины, ибо считалось наказанием за великие грехи.

– Я уверена, дорогой супруг, что отныне все пойдет по-иному, – пролепетала она, нервно потирая пальцы рук.

– Очень надеюсь, герцогиня, – деловито продолжал Леонардо. – Очень надеюсь. В этом случае вы окончательно и бесповоротно сможете завоевать мое расположение.

С этими словами герцог поднялся с кресла и отправился восвояси, оставив жену наедине со своими мыслями. Удушающие слезы едва не вырвались наружу, однако умение держать себя во что бы то ни стало взяло верх над нахлынувшими чувствами обиды. С тех пор, как она вышла замуж, ее не покидает ощущение одиночества, которое скрашивается лишь редкими посещениями супруга ее постели. И то лишь для того, чтобы зачать ребенка, но не во имя цели ощутить ее близость.

– Морс с медом? – услышала Изольда и устремила свой взор на смазливую подданную, которую они притащили с собой из Милана в Геную.

И сама герцогиня давно знала, что та, как и несколько других бедных дворянок, подчинявшихся им, делят постель с ее мужем. В ответ на вопрос служанки Изольда лишь безмолвно покинула трапезную.

Покачивая полными бедрами, вальсирующими под тяжелой юбкой, Палома направлялась в комнату Каролины с подносом, на котором стоял свежеприготовленный обед с супом из креветок и запеченным осетром, аромат которого уже давно искушал строптивую синьорину отведать кусочек вкуснейшего блюда. Однако синьорина, желая продемонстрировать крутой нрав, настаивала на голодовке, и Палома надеялась уговорить ее поесть хотя бы с помощью дразнящего аромата блюд.

После того как Каролина узнала о судьбе своих родителей, она не желала видеть сенатора и, сославшись на мигрень, провела несколько дней исключительно в своей комнате. Ей решительно не хотелось видеть его и ощущать его присутствие. Но что в ней говорило больше: неудобство за свою бестактность, горделивость или обида – ей не хотелось понимать. А более всего ее душила зависимость от этого человека! И в глубине души она надеялась на скорый отъезд Адриано.

Однако сенатор и не думал покидать палаццо на Большом канале. Прислушавшись к совету Витторио, он выкупил Палому у сицилийского пополана, который занимался торговлей людьми. Как выяснилось, людей из имения да Верона Брандини продали на миланском рынке, затем некоторых из них сбыли в Сицилию и лишь оттуда, для более выгодной продажи, их направили в Венецию. Для того, чтобы «покупка» не привлекла внимание других патрициев, Адриано пришлось купить еще одного раба и отправить его на свою фабрику.

Решив, что он и так порядком сделал для Каролины, сенатор не считал нужным унижаться и просить прощения. По сути, он простил ей довольно много, при этом не отрицая и своей частичной вины. И вина его была в сокрытии правды, которую он поначалу избегал из-за нежелания приносить синьорине боль лживыми сведениями, а затем, скорее, по причине своей трусости. Но все же он не считал себя заслуживающим такого вычурного поведения Каролины. На забастовку девчонки он смотрел спокойно, совершенно не беспокоясь о том, чтобы показать свою заинтересованность ее детскими играми. Правда, теперь Адриано всерьез задумался о том, нужно ли ему связываться вообще с этой неуправляемой особой.

Адриано услышал из гостиной шуршание юбок служанки и окликнул ее.

– Палома, подойди ко мне!

Та обернулась к сенатору и направилась к нему с подносом.

– Это что? – спросил он.

– О, сенатор Фоскарини, простите, если самовольничаю в вашем доме, – склонила голову Палома. – Но синьорина Каролина со вчерашнего дня упорно отказывается от еды, я хотела уговорить ее поесть.

– Быть может, она в трауре или переживает из-за утраты? – наигранно предположил он.

Палома с сожалением сомкнула губы.

– Нет, сенатор, ею, скорее, движет желание противиться вам, – честно призналась она.