Обрученные Венецией

Каролина как-то бесцельно посмотрела в окно, за которым не так давно мелькнуло платье куртизанки. В том, что Маргарита влюблена в сенатора, сомнений не оставалось, но Каролину почему-то поглотила доля некой зависти к этой особе. Что за дивные чувства? Потому, что эта куртизанка смогла добиться какой-то близости с Адриано? Или по той причине, что обладает хоть и незначительной, но свободой? И теперь, распаленная сведениями от Урсулы, Каролина еще сильнее возжелала заслужить полное доверие Адриано и приблизиться к нему своим трепещущим сердцем.

Свыкнувшись со своим новым положением, невольницей которого она случайно оказалась, Каролина довольно быстро освоилась в Венеции и через пару недель свободно прогуливалась по городу без сопровождения. Уж тем более, что общество порядком поднадоевшей ей Урсулы не всегда было ей приятным. Иной раз, умирая со скуки от однообразия, она самовольно отправлялась прогуляться на гондоле, и, посмотрев на суматоху венецианцев, немного успокаивала ноющее одиночество. Хотя стражник сенатора все же плелся позади нее, но отвязаться от него ей не удавалось – тот оказался слишком верным своему господину.

Каролине казалось чрезвычайно неудобным отсутствие в Венеции лошадей, которых здесь гораздо успешнее заменяли гондолы, но привыкнуть к постоянному плаванию ей было очень тяжело. Сухопутное передвижение жителей лагуны являлось возможным лишь благодаря большому количеству мостиков в некоторых районах, однако порой их череда обрывалась, и путешествие на гондоле оказывалось неизбежным.

Нахлынувшая в последние дни хандра бесчувственно лишала синьорину привычного ее сердцу ощущения жизнелюбия. Должно быть, унылое одиночество и неизвестность будущего являлись тому виной.

Мрачные чувства еще более усугублялись испортившейся в последнее время погодой. Урсула пояснила синьорине, что дожди, сырость и прохлада – типичный климат для Венеции, уж тем более в период уходящего лета. Поэтому, когда из-под полупрозрачной простыни облаков выглядывало солнышко, венецианцы всячески стремились показаться на улице, дабы насладиться теплотой его освежающих лучей. И Каролина надевала свое любимое прогулочное платье янтарного цвета и отправлялась на прогулку в компании молчаливого и грустного гондольера.

Что касается сенатора Фоскарини, то он уже давно не появлялся в имении на Большом канале, и Каролине казалось, что Адриано намеренно избегает ее общества. Зато Витторио навещал ее буквально через день. Нередко и она заходила на ужин в теплое семейство Армази, наслаждаясь общением с Розой и Лаурой, всегда встречавшими ее радушием и гостеприимством.

По вечерам в окно Каролины доносились возгласы с улицы и мелодичное звучание музыки. Нередко она видела, как возле дома напротив останавливалась гондола с музыкантом, воспевавшим в своей серенаде чувственный нрав синьорины, выглядывающей из окна. Очевидно, эту самую девушку забавляло соперничество мужчин за ее красоту и, зачастую, всматриваясь вниз, она раскатисто хохотала.

Это забавляло и Каролину, тайком из своих окон наблюдавшую за всплывающими перед ней картинами. Но больше всего на свете ей хотелось, чтобы и под ее окнами остановилась гондола и зазвучала музыка, в нотах которой можно было бы распознать любовь. Только в чьем исполнении – незнакомца в маске или Адриано – серенада порадовала бы ее больше, ей так и не удалось понять.

Пребывание в одиночестве и время, удивительно медленно считающее свои мгновения, заставляли синьорину Диакометт и все чаще и чаще окунаться в воспоминания о родных краях. Тоскующее сердце вновь и вновь заставляло Каролину обдумать свои поступки в отношении дорогих ей людей. Ей казалось, что она готова в корне изменить свой крутой нрав, только бы прижаться к матушке или услышать «железный» голос отца. О, а чем бы только она не пожертвовала, только бы выслушать нудные нравоучения кормилицы Паломы! Ее осчастливила бы встреча даже с нелюбимой сестрой. Но все это Каролина представляла в своих мечтах, с нетерпением ожидая вестей от Адриано.

В определенный момент, решившись не обременять Адриано Фоскарини своими просьбами, Каролина вознамерилась написать письмо в Милан, в надежде получить известия о родителях от Изольды. Присев за стол в гостиной палаццо, Каролина взяла принесенное Урсулой гусиное перо. Внезапная жажда оказаться сию минуту в Генуе, в прохладном лиственном лесу, заставила синьорину с наслаждением закрыть глаза, ощущая себя всей душой в родных краях. Аромат хвои и мягкой лесной сырости будто ударили ей в нос, и легкая улыбка радости завершения безумной ностальгии коснулась ее губ. Пение птиц, шелест деревьев и травы и яркое генуэзское солнце – никакая сказочная архитектура и красота Венеции не способна заменить в ее душе все это.