Всякий раз, когда мы взываем к разуму в политике, появляются сложности с этой притчей. Для взаимодействия с неразумным миром очень трудно применять разум. Даже если вы вместе с Платоном полагаете, что подлинный кормчий знает, как вести корабль, нельзя забывать, что подлинного кормчего не так-то легко найти, и покуда есть сомнения в его подлинности, команда не чувствует себя уверенно. Команда по определению не знает того, что знает кормчий, а он сам, очарованный звездами и ветрами, не знает, как убедить матросов, что его знания важны. Если во время плавания разгорается бунт, то у матросов нет времени становиться экспертами и оценивать эксперта. Кормчий тоже не может тратить время и доказывать команде, что он действительно так мудр, как сам считает. Для образования нужно несколько лет, а в чрезвычайной ситуации все решают часы. Конечно, с научной точки зрения, можно дать совет кормчему, что возникшую проблему решит образование, которое позволит морякам лучше понимать факты. Увы, в условиях кризиса единственный выход – пустить в ход оружие или толкнуть речь, произнести воодушевляющий лозунг, предложить компромисс, то есть использовать любое средство, чтобы быстро погасить бунт, оставив в покое факты. Лишь на берегу, где люди только планируют пойти в плавание, они могут себе позволить (и должны – хотя бы ради собственной безопасности) разобраться с проблемами, устранение которых занимает много времени. Этим надо заниматься годами, из поколения в поколение. И ничто не будет так сильно ставить под сомнение их мудрость, как необходимость отличать ложные кризисы от настоящих. Ведь когда в воздухе витает паника, когда один кризис наслаивается на другой, а реальные опасности смешиваются с воображаемыми страхами, нет никакой возможности мыслить конструктивно, и любой порядок кажется лучше любого беспорядка.
Только при условии определенной стабильности в течение долгого времени люди могут надеяться следовать голосу разума. Так происходит не потому, что обращение к разуму нереалистично, и не потому, что человек неспособен мыслить, а потому, что процесс эволюции разума, когда речь идет о политических вопросах, только начинается. Наши рациональные идеи в политике по-прежнему остаются грубыми обобщениями, слишком абстрактными и сырыми, чтобы пользоваться ими на практике. Исключением являются те случаи, когда огромный объем данных сводит на нет индивидуальные особенности и демонстрирует значительное единообразие. Разум в политике неспособен предсказывать поведение отдельных людей, поскольку даже малейшее поведенческое отклонение в самом начале часто перерастает в важнейшие различия. Наверное, именно поэтому, когда мы настаиваем, что в неожиданных ситуациях необходимо обращаться лишь к разуму, это влечет насмешки.
К сожалению, скорость, с которой совершенствуется наш разум, меньше, чем скорость, с которой нужно предпринимать действия. При нынешнем состоянии политической науки одна ситуация сменяется другой обычно до того, как первую поймут и проанализируют. Соответственно, политическая критика осуществляется задним числом. Когда мы открываем неизвестное и когда распространяем уже доказанное, существует временной зазор, который и должен занимать политического философа. Мы начали, главным образом под влиянием Грэма Уолласа, исследовать влияние невидимой среды на наши мнения. И мы до сих пор не понимаем – разве что совсем немного, исходя из личного опыта, – как время влияет на политику, хотя оно самым непосредственным образом связано с осуществимостью на практике любого конструктивного предложения[255]. Мы видим, например, что актуальность плана зависит от того, сколько времени нужно потратить на его реализацию, ведь даже сами данные, лежащие в основе плана, могут устареть[256]. Этот фактор учитывают опытные реалисты, он помогает отличать их от оппортунистов, фантазеров, обывателей и педантов[257]. Но суждения о том, как именно рассчитывать время в политике, в настоящее время сколько-нибудь систематически не представлены.
Пока мы не проясним для себя эти вопросы, остается, по крайней мере, помнить, что такая проблема существует, проблема чрезвычайной теоретической сложности и практического значения. Это поможет нам чтить платоновский идеал, не разделяя поспешных выводов автора о порочности тех, кто не прислушивается к голосу разума. В политике трудно к нему прислушиваться, поскольку там вы пытаетесь подогнать друг под друга два процесса с разной моделью развития и скоростью движения. В отсутствие острого и придирчивого разума политическая борьба будет по-прежнему нуждаться в природном уме, силе и недоказуемой вере, то есть в том, что разум не в состоянии ни обеспечить, ни контролировать, потому что эти факты нашей жизни невозможно расчленить и, соответственно, понять. Методы социальной науки несовершенны; принимая многие серьезные и случайные решения, мы играем с судьбой, полагаясь на интуицию.