Общественное мнение

Когда мы изучаем ложные представления, то не только действуем в профилактических целях, но и стимулируем тем самым изучение истины. По мере того, как мы глубже осознаем свой собственный субъективизм, мы находим прелесть в объективном методе, который иначе не увидели бы. Мы ясно понимаем колоссальный вред и непреднамеренную жестокость своих предрассудков. Попытки избавиться от предрассудков весьма болезненны, поскольку бьют по нашему самоуважению. Но успешное избавление приносит огромное облегчение и гордость. Происходит радикальное расширение сферы внимания, рушится жесткая, примитивная версия мира. Картина становится яркой и полной. Затем человек ощущает на эмоциональном уровне потребность в научном методе, потребность, которую иными средствами вызвать нелегко, а поддерживать и вовсе невозможно. Если обучать основам науки так, как всегда было принято, то их главная добродетель – объективность – сделает процесс весьма скучным. Но если преподнести их как победу над нерациональностью сознания, то волнение от погони и последующего завоевания поможет ученику перейти от личного ограниченного опыта к той стадии, где он горит любопытством, а его разум – страстью.

28. Обращение к разуму

Я несколько раз писал концовку этой книги – и каждый раз ее отбрасывал. Над всеми вариантами нависала роковая судьба последней главы, когда все мысли должны встать на место, а все тайны, о которых не забыл писатель, должны быть разгаданы. В политике герой не может жить долго и счастливо, его жизнь не завершается идеальным образом. Заключительной главы и быть не может, ведь героя-политика впереди ждет будущее, более продолжительное по времени, чем длилась записанная нами история. Последняя глава – это просто такое место, где автору кажется, что вежливый читатель стал украдкой поглядывать на часы.

Когда Платон понял, что нужно подвести итог, и подумал, сколь абсурдно прозвучат его рассуждения о месте разума в политике, его уверенность превратилась в страх, подобный страху сцены. Правдивые, но суровые, изложенные в пятой книге «Государства» мысли было трудно произнести даже Платону. Их сложно забыть, однако и жить с ними непросто. Поэтому Сократ говорит Главкону, что навлечет «насмешки и бесславие»[250] за высказанную идею о том, как построить государство наиболее близкое к совершенному. «Пока в государствах не будут царствовать философы, пока так называемые нынешние цари и владыки не станут благородно и основательно философствовать, и не сольются воедино государственная власть и философия <…> государствам не избавиться от зол, и не увидит солнечного света то государственное устройство, которое мы только что описали словесно»[251].

Произнеся эти прекрасные слова, он понял, что дал совет, как достичь совершенства, и смутился от недостижимого величия своей идеи. Сократ поспешно добавляет, что, конечно, «подлинного кормчего» назовут «высокопарным болтуном и никудышником»[252]. Увы, это грустное признание хотя и защищает от обвинения в отсутствии чувства юмора, зато снижает накал серьезной мысли. Он начинает высказываться дерзко и предупреждает Адиманта, что в бесполезности философов следует «винить тех, кто не находит им никакого применения, а не этих выдающихся людей. Ведь неестественно, чтобы кормчий просил матросов подчиняться ему»[253]. На такой надменной ноте он поспешил забрать с собой инструменты разума и исчезнуть в стенах Академии, предоставив этот мир Макиавелли.

Так при первом крупном столкновении между разумом и политикой разум предпочел в гневе удалиться. Но корабль, как сообщает нам Платон, все еще находится в море. Со времен Платона в море плавало много кораблей, и сегодня, неважно, мудро верить или глупо, уже нельзя называть человека истинным кормчим только потому, что он умеет «учитывать времена года, небо, звезды, ветры – все, что причастно его искусству»[254]. Он не может упустить из виду ни одну деталь, которая необходима для успешного плавания. И если на борту возникнет бунт, уже нельзя сказать: «тем хуже для всех нас… кормчий не должен подавлять бунт… я умею управлять кораблем, но не знаю, как управлять кораблем, полным матросов. Если они не понимают, что у меня в руках штурвал, ничего не поделаешь. Мы все разобьемся о скалы, и они будут наказаны за свои грехи».