Общественное животное. Тайные источники любви, характера и успеха

Сейчас модно посвящать время образованию, поэтому у многих из этих ребят есть не только три дома, шесть автомобилей и четыре любовницы, но еще и пять бесплатных школ. Эти люди любят общаться с себе подобными. В любом курортном местечке – от Бриджхэмптона до Аспена или Малибу – вы в конце дня заметите группки этих подтянутых старичков, направляющихся в какой-нибудь тапас-бар.

Ни одному из них на самом деле не хочется тащиться в тапас-бар, где подают еду, в которой они ровным счетом ничего не смыслят, но они, как и полагается современным модным космополитам, просто обречены на бесконечное поглощение испанских закусок. Им придется провести полтора часа, сражаясь с жареными финиками, кальмарами под соусом айоли, кусочками каракатицы с шафрановым рисом и перцами на гриле (все это только что доставлено самолетом с Канарских островов). У них нет ни малейшего желания все это есть, и эти закуски не вызывают у них ничего, кроме отвращения, но приходится терпеть их, как и многие другие загадки и тайны современной цивилизации.

Пока они бредут навстречу своей кальмаро-шафранно-перечной судьбе по серому асфальту тротуара, в них вселяется дух мужского легкомыслия и происходит странная трансформация. Согласно незыблемым законам человеческой натуры, чем больше особей мужского пола вы собьете в компанию, тем больше каждая из этих особей начнет напоминать Дональда Трампа. В них тут же проснется способность, так сказать, к мужскому фотосинтезу – умению преобразовать каждую каплю солнечного света в самообожание. Согласно закону корпоративной самовлюбленности при каждой встрече они тут же запускают самозаводящийся водоворот довольства собой, который тут же выносит на поверхность не лучшие черты их натуры.

Эти люди в обычных условиях остаются обычными дедушками, обожающими говорить о своих внуках, которые только что закончили Стэнфорд, а теперь находятся на годичной стажировке в Камбодже. Но когда этих превосходных патриархов засасывает силовое поле кучки других состоятельных буржуа, шлепающих по асфальту в сандалиях на босу ногу, они превращаются в инфантильные копии самих себя. Они становятся невыносимо громогласными. Они пыхтят. Они неестественно громко хохочут. Они изображают из себя каких-то геронтологических гангстеров, их хвастовство и бахвальство постепенно доходят до грани настоящей мужской истерики. В этот момент их словно поражает особая форма болезни Альцгеймера – они забывают обо всем, кроме своей эрекции.

Созерцательная жизнь

После выхода на пенсию Эрика и Гарольд купили еще один дом, в Аспене, и проводили там лето и несколько недель до и после Рождества. Они наблюдали суетливо прожигающих жизнь «бессмертных», когда выходили в город, но их собственная жизнь текла по совершенно иному руслу. Они тоже добились успеха в жизни, но это был совсем иной успех: не задумываясь об этом, они создали собственную культуру, которая противостояла общепринятой. Нельзя сказать, что они осознанно отвергали стиль жизни, типичный для людей их круга. Нет, они просто его игнорировали. Они жили и мыслили по-другому, и жизнь их была другой и более глубокой. Они лучше многих понимали, какие источники питают человеческую душу, и, познакомившись с этой парой, вы не смогли бы не оценить основательность и глубину обоих.

Летними днями они сиживали в деревянных шезлонгах на крылечке, любовались рекой Роринг-Форк и время от времени приветливо махали смельчакам, сплавлявшимся по бурной речке на плотах. Гарольд погружался в серьезную историческую книгу, а Эрика читала роман или дремала. Когда она засыпала, Гарольд подолгу смотрел на нее. С возрастом в лице Эрики более отчетливо проступили китайские черты, а сама она стала суше и меньше ростом.

Гарольд вспомнил историю, вычитанную когда-то у Марка Зальцмана. Речь там шла о китайце, который учил английский язык. Однажды учитель попросил ученика рассказать о самом счастливом дне в его жизни. Китаец надолго задумался, потом смущенно улыбнулся и рассказал, как его жена однажды съездила в Пекин и отведала там настоящую утку по-пекински. Она часто вспоминала, какая вкусная это была утка. История заканчивалась так: «С тех пор он всегда говорил, что самым счастливым эпизодом его жизни была поездка жены в Пекин и ее воспоминания о пекинской утке»^{517}.