Общественные науки в Японии Новейшего времени. Марксистская и модернистская традиции

Баба – возмутитель спокойствия школы Уно, и, как у любого возмутителя, у него должны быть серьезные доказательства, подтверждающие его способности: в 1957 году он окончил Токийский университет по специальности «Экономика», оставил аспирантуру, чтобы преподавать в Университете Канагавы, затем вернулся в альма-матер и поступил на службу в Институт общественных наук. Он ушел с этой должности в 1997 году, заняв должность в Университете Дайто Бунка. Как и его непосредственный наставник Оути, Баба писал об американском сельском хозяйстве и столкнулся – более непосредственно, чем Уно, – с возникновением экономической гегемонии США в эпоху после Первой мировой войны. Другие работы посвящены «ядру и периферии мировой экономики» и – о чем пойдет речь ниже – направлены на решение проблем, связанных с теоретическим учетом устойчивого экономического роста, путем пересмотра категории финансового капитала. В целом труды Бабы явно менее систематичны, чем творчество Уно или Оути175. Их стиль более непринужденный, иногда провокационный, а риторика более резкая: по поводу социализма, утверждает Баба, «несколько прямых замечаний Уно непонятны…»; Министерство образования Японии, которое, по его мнению, должно быть упразднено, следит за образованием «десоциализированных» детей, которые в будущем могли стать лишь «пластиковыми роботами с установленными внутри магнитофонами»; перед лицом истощения природных ресурсов и неизбежности массовой реакции на столь же неизбежное снижение стандартов жизни, утопических призывов к созданию «региональных экономических сообществ, выдвигаемых критиками-подражателями, пруд пруди, и все они являются не более чем благонамеренной глупостью»176.

В одной из первых публикаций Баба подверг критике – по общему признанию, поверхностной – трактовку Уно понятия мировой экономики. Следует напомнить, что Уно утверждал, что в конечном счете «национальные» экономики являются действительно «органическими образованиями», в отличие от которых мировая экономика пока остается в значительной степени концептуальной «реальностью». Баба оспаривал эту точку зрения, утверждая, что в рамках международной торговли, потоков рабочей силы и капитала – то есть движения отдельных капиталов – «с самого начала не существовало качественного различия между национальной экономикой, которая формировала “органическое целое”, и мировой экономикой, которая этого не делала». Проводить такое различие, считал Баба, означало принять

точку зрения буржуазного государства, которое, принимая капитал в качестве своей материальной основы, пользуется относительной автономией власти; но это не точка зрения капитала. <…> Именно мировая система цен со всеми локальными искажениями содержащихся в ней элементов составляет мировую экономику.

Более того, идеология национальной экономики, приверженцем которой в значительной степени был сам Уно, была продуктом не «буржуазно-гражданских государств» либеральной стадии капитализма, но стран отстающих, таких как Германия и Япония, и стремящихся к своей «законной» доле как наций на мировом рынке177.

Аргумент Бабы «возможно, был первым из тех, которые полностью разрушили очарование “национальной экономики” в японской экономике». Определенно, в коллективном корпусе работ школы Уно присутствует «мир-система», или «ядро-периферии», идеи, часть которых, особенно разработанная Ивата Хироси, предшествуют работам Иммануила Валлерстайна и сыграли важную роль в формировании идей Бабы [Нитта 1998: 121; Сугияма 1993: 231–238]. Однако, в отличие от Иваты и подобно Оути, для Бабы краеугольный камень «анализа современности» был сформирован капитализмом как в Японии, так и за ее пределами. Ранняя критика Бабой концептуального предпочтения Уно в отношении «нации» была важна, но (при этом он не отрицал отсутствия у себя специальных знаний о Японии) его более значительный вклад в школу Маркса – Уно состоял в том, что он сопоставил ее с высокими темпами роста Японии. Даже этот рост требовал внимания не из-за какой-то особенности, а из-за того, что Баба «наделил» его «панкапиталистическим» характером; только на этой основе его можно было использовать для обоснования чего-то столь фундаментального, как смена парадигмы. Несмотря на первоначально сыгранную роль аномалий, провоцирующих новые открытия в рамках марксизма, ни японский экономический рост, ни рост в целом не следует рассматривать как аномалию, а, скорее, как парадигму для стадии финансового капитала.