Общественные науки в Японии Новейшего времени. Марксистская и модернистская традиции

«Встреча Столыпина с Берри» происходит, когда мы рассматриваем существенную разницу между Оути и Уно, несмотря на существовавшее между ними интеллектуальное сходство. Оба работали в Японии, которая не просто нуждалась, но и была восприимчива к экономистам, сочетающим систематическое обучение с приверженностью социальным преобразованиям. Возможно, для этого было достаточно отчаянных условий первых послевоенных лет. Но суть дела заключается в том, что, в отличие от либеральных или неоклассических подходов, именно исторически ориентированная (или историцистская) экономика марксистской «теории стадий» (которая сама по себе является критическим ответом на теорию Листа) пережила войну и возникла среди обломков как единственная существующая последовательная система. Не менее важно и то, что сторонники этой последовательной системы впервые оказались в толерантной политической атмосфере, в которой можно было совмещать академические и официальные должности, а не выбирать между ними.

Векторный эффект государственной службы действительно имел решающее значение. Уно Кодзо посвятил свои умственные усилия борьбе за марксистскую экономическую науку, свободную от сталинизма, но по природе своей ему было неудобно давать политические рекомендации. Оути, как и Арисава Хироми, энергично выступал с такими рекомендациями, поставив марксизм на службу национальной экономике. Верный замыслу системы Уно, Оути стремился завершить ее, мобилизовав понятие государственно-монополистического капитализма для решения задач анализа современности и выдвинув на первый план вопрос сельского хозяйства при его реализации. Эта приверженность побудила его стать участником быстро меняющейся экономической реальности, как с точки зрения ее недавнего прошлого, так и вероятного будущего: Оути горячо выступал за капиталистическую модернизацию, полагая, что социализм может появиться только вследствие преодоления капитализма. В какой-то степени ему пришлось бы нести политическую и интеллектуальную ответственность за результаты173. Система Уно не предоставляла неподвижной, трансцендентной точки для созерцания. Возможно, признаком честности Оути является то, что, изо всех сил стараясь сохранить согласованность сформировавшей его системы, он в конце концов начинал спорить с самим собой.

Избыточный достаток и культурная дезориентация: Баба Хиродзи

В трогательной речи в честь Уно Кодзо Оути Цутому пишет о том, как сопровождал тело своего наставника в крематорий и собирал его прах. «Он был великолепен внешне, но теперь весь, даже его голова, столь наполненная истинной ученостью, превратилась в осколки белоснежных костей. Именно тогда я остро прочувствовал, насколько была велика потеря». Роль Оути свидетельствует об отношениях глубокой близости и доверия, выходящих за рамки интеллектуальных отношений. Можно предположить, что эту роль редко играет кто-либо, кроме ближайших членов семьи. В другом месте своего выступления Оути с сожалением отмечает, что Уно, похоже, увидел, как его собственные научные взгляды «спроецировались в искаженной и расширенной форме» на взгляды его ученика и что, «возможно, сожалея» об этом влиянии, Уно воспользовался случаем, чтобы пересмотреть некоторые моменты собственной теории [Оути 1979б: 53–66 (цитаты: 54, 66)]174.

Если даже взгляды Оути, столь близкие его собственным, тем не менее заставили Уно «задуматься» о правильности некоторых своих утверждений, интересно, как бы он отреагировал на самопровозглашенную «смену парадигмы в японской марксистской экономике», осуществленную в течение 1980-х годов другим его бывшим студентом, Бабой Хиродзи. Баба утверждает, что характерным фактом капитализма в странах с развитой экономикой является не прогрессирующее обнищание рабочего класса, а «распространение достатка» (фую:ка) с помощью инструментов крупных корпораций и его социокультурные последствия. Новая парадигма, основанная на «массовом достатке», была необходима для того, чтобы марксизм выжил как система политэкономии. Баба (по крайней мере, не больше, чем сам Маркс) просто восхваляет производительную способность капитализма. Он признает, подчеркивает, пытается – убедительно или нет – объяснить и оценить его влияние непосредственно на развитые общества, а также на (бывший) Восток и (нынешний) Юг. Он подразумевает, что связанные с этим понятия «массового достатка», «массового обогащения» и особенно «избыточного достатка» являются инструментами социального анализа – и критики.