Общежитие

Кропин стоял на площади, тупо уставившись на «крематорий». Веером, на две стороны разносились чёрные машины. В коротком полушубке, жопастой тонконогой балериной скакал назад мильтон, выделывая виртуозно палкой. «Чайки» проносились. Что тебе оркестры. Разом, как будто в розвальни, два кэгэбэшника в бурках упали в подлетевший автомобиль. Поехали, выстукивая бурками и закрываясь. Другие, не в бурках, отгоняли Кропина к людям.Выглядывающим из подземного перехода, будто из весёлой могилы. Однако Кропин по-прежнему мотался по краю площади на виду у всех. Казалось, по-дурацки не понимал— почему ему нужно убраться с площади? Не понимал Причины. Всем видимой и ясной причины… Толкая, его свели в переход. Поставили ниже. И даже тут Кропин не понял, не осознал. Душа требовала уравновешивания, выравнивания. Какой-то компенсации, Реванша, как сказал бы начальник-гад. И как только кончился спектакль и разрешили двигаться – помчался на троллейбусе в ДЭЗ. Ругаться.

В тесной комнатёнке доказывал двум непрошибаемым бухгалтерам,что если нет радиоточки, нет в помине даже розетки, то значит и платить не надо за радиоточку и за несуществующую розетку. Совал платёжную книжку Кочерги. Требовал перерасчёта. Немедленного перерасчёта! За два года!

Комнатёнка была сплошь в показательных диаграммах. Бухгалтера поправили нарукавники. Серьёзно засучились. И начали отделывать старика.По первое число. Нет радиоточки? – сходи – заяви – не рассыплешься. Уплати за установку. Да не нужна она ему, не нужна! Газеты читает! А ты кто, собственно, такой? Квартирант? Живёшь без прописки?.. Пока Кропин разевал рот, рвал галстук, любовно вернулись к своим бумагам. Плешивый весь, как кукуруза, старший гордо начал выписывать на бумаге пером, размашисто каллиграфирствуя. Другой, пригнувшись, точно блох ловил, кидаясь от однойцифирки к другой, сличая в бухах… «Гоголя бы на вас, паразиты, – выходя, шептал Кропин. – Салтыкова-Щедрина…»

Тащил к дому не собранный, разваливающийся день, смутно ощущая,что не собрать его сегодня, ничего не выйдет, что так и придётся втаскиваться с ним в квартиру,раздрызганным. А там сиди, как дурак, и думай!

…Кропин просмотрел, как этот мужчина очутился перед «Волгой».Кропин увидел, успел схватить самое страшное – как мужчину срезало с дороги. Срезало, высоко закинуло, ударило о верх кузова и отшвырнуло… В следующий миг Кропин уже бежал. Бежал к человеку на мёрзлом асфальте.Вокруг визжали тормоза, вихлялись, зарываясь передками, машины. Мужчина лежал,кинув вперёд руку и ногу. Словно не добежал, не допрыгнул. К ноге, как к заголившейся палке, точно просто приставлен был култастый зимний ботинок… Упав на колени, Кропин пытался подложить мужчине под лицо его шапку. «Не трогайте его! Не трогайте его!– повизгивала из-за спин сбежавшихся людей какая-то бабёнка с сумкой. – Пусть ГАИ определит! Пусть ГАИ определит!» «Чего «определит»? Дура!» Крупный мужчина присел к Кропину, помог подложить шапку. Подбегал шофёр. Подвывая, убегал к начальнику в машине. Который не выходил. Сидел ко всему случившемуся спиной. Зло просчитывал варианты.

Приехали гаишники, начали расталкивать всех, а потом деловито вытягивать из рулеток ленты. «Да дайте ему нашатыря нюхнуть, нашатыря! – взывал к ним Кропин, оттеснённый, оттолкнутый лапой гаишника в белой жёсткой воронке до локтя. – Нашатыря!» Его не слышали. Нашатырный спирт поднёс к носу пострадавшего только врач «скорой». Присев на корточки. Мужчина стал вяло отворачивать голову в сторону. Жив, оказывается,смотрите-ка!– простодушно удивлялся врач. Вовсе и не похожий на врача,если б не белый халат из-под пальто. Надо тащить к машине теперь. Смотри-ка! Кропин и крупный мужчина помогли, осторожно завалили на носилки.Пострадавший стонал. Глаза его были закрыты, сжаты. Длинные ресницы тряслись как пойманная плачущая моль. Кропин совал за ним в машину шапку. Чтоб не забыли. Потом, словно боясь идти к своему дому, к арке, побрёл через дорогу, дальше, не видел уже ни гаишников с их рулетками, ни ждущих ещё чего-то зевак, ни ожившего, мечущегося среди них шофёра. Шёл, как избитая собака, оставляя за собой неверные следы на запорошенной нетронутой части асфальта…

Через час, дома, у своей двери сковыривая ногой с ноги ботинки, слушал Чушин страстный рассказ, страстную интерпретацию случившегося. Час назад. Только час назад. «Ужас, старик! Ужас! – восклицала Чуша. – Прямо напротив нашего дома! Грузовиком! Ударило! Мозги на асфальт! Ужас! Ужас, Кропин!»

Вместе с быстрой напористой речью глаза её крупно выкатывались и ещё сильнее, чем обычно, косили. И Кропин, как всегда испытывал неудобство, не мог смотреть ей в лицо. Не знал, куда смотреть. В какой глаз. Будто виноват был в страстном этом её косоглазии… Коротко рассказал, как всё было, и ушёл к себе.