Обсидиановая бабочка Ицпапалотль

Следующий ярус принадлежал причудливым мультилюскам, или «престольным служителям». Они выглядели как огромные, бесшумно вращающиеся золотые кольца, по всей окружности которых расположены глаза. И каждый из этих глаз устремлён на пришедшего. Калибан знал о мультилюсках немного. Например то, что они — всевидящие, поскольку получают информацию одновременно от всех альфа-обозревателей. Как они используют такие объёмы информации — непонятно, но ясно, что престольные служители замыкают полученную информацию на себя и являются её глобальными накопителями. Вероятно, они так же фильтруют данные, оставляя нужное, и избавляясь от ненужного. Но это уже неподтверждённые домыслы. Бесконечное и однообразное вращение мультилюсков вызывало у Калибана ассоциацию с радарами, чьи невидимые лучи неустанно прошаривают пространство вокруг, не упуская ничего из своего поля зрения. Мультилюски выглядели крайне необычно, но их вид попросту мерк в сравнении с теми, кто базировались выше них — экзальтариями, занимающими следующий ярус амфитеатра.

Их иногда называли «херувимами», хотя они не имели ни малейшего сходства со знаменитыми крылатыми пупсами. Всё дело в том, что до Калибана ни один смертный землянин не видел этих существ. Только знал об их существовании. Экзальтарии — одни из наивысших иерархов Сакрариума. И вполне вероятно, что на них, как на атлантах, держится весь Сакрариум. Калибан слышал, что они невероятно могучи, но даже не представлял насколько в действительности. Их было немного, гораздо меньше мультилюсков, но они были настолько огромны, что распространялись на весь этаж, гордо и величественно возвышаясь над нижними ярусами и ареной. Они были похожи на концентрированные облака, внутри которых сверкали цветные вспышки. Они покоились на четырёх украшенных золотом колоннах, похожих на ноги какого-то огромного животного. А спереди, из «облаков» выдвигались очень длинные, изогнутые отростки, похожие на воловьи рога, протягивающиеся вперёд на десяток метров и грозно нависающие над нижними ярусами. Вся поверхность экзальтариев излучала пляшущие протуберанцы, от которых вниз стекало жидкое золото, очень быстро испаряющееся и превращающееся в золотистую взвесь, окружающую гигантов.

Калибан мог лишь строить гипотезы о предназначении столь чудесных созданий. Он предполагал, что они отвечают за целостность и нерушимость бытия, а так же за течение времени. Оберегают основы мира. Потому они такие высокие и значимые.

Наконец, на самом верхнем ярусе, до которого не дотягивались солнечные всплески экзальтариев, блистающими светилами возвышались сарафы, они же серафимы — высшие среди Высших. Их было совсем немного и одни были похожи либо на звёзды, со множеством шевелящихся лучей, либо на столпы организованных вихрей, из которых кверху тянулись два огромных загнутых серпа, словно созданных из платины. Сарафы соединялись с высшей точкой вместилища, и от них кверху вздымались извивающиеся потоки энергии, которые, по всей видимости, соединялись с самим Прокриатором. Это говорило о том, что постичь значимость серафимов примитивный разум Калибана был просто не в состоянии. А ведь он был во сто крат умнее среднестатистического человека. Даже просто поднимать на них глаза было тяжело, словно смотришь на солнце. Настолько мощная психическая энергия излучалась ими.

Каждый ярус амфитеатра, словно созданный из чистейшего хрусталя, нёс в себе силу, нарастающую по мере возвышения, что напоминало объёмную музыкальную гамму, только в роли звукоряда здесь выступал интервально растущий энергетический потенциал.

Всё это сверхъестественное собрание называлось «Синедрионом Сакрариума». Современные обыватели под словом «синедрион» подразумевают судебную коллегию в Древней Иудее, в то время как это слово имеет более древнее, греческое происхождение и означает «собрание». Подобную древнегреческую основу имеет и слово «Ареопаг» у сумеречников.

От всей этой громоздкости Калибан на мгновение проявил внутреннее малодушие, задумавшись, о чём можно говорить здесь со столь ничтожным существом, как он. Ведь он по сравнению с ними букашка. Песчинка. И самое мудрое, что он может изречь, будет звучать глупее детского лепета. Стоит ли вообще раскрывать рот и позориться? Он быстро отринул эти предательские мысли. Если его сюда допустили, значит он важен. К нему готовы прислушаться. А что до детского лепета, так устами младенца глаголет истина.