Обсидиановая бабочка Ицпапалотль

Когда все «сады» остались позади, одинокий гость вновь оказался перед Вратами. Но теперь это были другие врата. Они были встроены в огромный храм. Хотя, собственно, почему именно храм? Это могло быть чем угодно. Архитектура не имела никакого сходства с земной. И даже врата были иными, диспропорциональными, округлыми, и вытянутыми куда-то в сторону. А стены этой, с позволения сказать, постройки, нарушали все физические законы, повсеместно пронзая пространство, искажаясь и перетекая прямо в него. Калибан даже не мог уловить, где заканчивается пространство и начинается здание, как и наоборот. Вся конструкция, снизу доверху, была покрыта изгибающимися выростами, похожими на выходящие наружу органные трубы, или сосульки, свисающие в обратную сторону. Сама же стена, выполненная из таинственного молочно-белого материала, похожего на пластик, отполированную кость, или очень чистый снег, несла на себе движущиеся отражения того, что находилось где-то в совершенно другом измерении. Задумавшись над этим, Калибан решил, что это отражение реальности. Ведь то, что он видит — лишь его собственное представление необъяснимого. А отражения на стенах таинственного здания — это как раз-таки истина, которую невозможно подделать. Если в неё долго вглядываться, то можно сойти с ума.

Что это было за строение, Калибан не знал, но предполагал, что в нём его ожидают те, кто его пригласили. Охватить этот космический дворец взглядом было невозможно. Он распространялся везде и всюду. В бесконечную высь устремлялись длинные и острые башни, похожие на ножи, выкованные самым необычным образом, и по всей длине инкрустированные драгоценными камнями разных диаметров и форм. С противоположной стороны, вниз, так же ниспускались подобные конструкции, но уже не ножеобразной формы, а какой-то параболической, арочной. И где они там заканчивались — тоже непонятно. Повсюду, где только можно, между этими замысловатыми элементами яркими спектрами струились радуги, которые воспринимались душой Калибана как символы некой детской чистоты и непосредственности, до которой здесь не могла дотянуться грязная земная пошлость.

Воздух был аппетитно свеж. Дышалось очень легко. Казалось, что под ногами, вокруг, моментально распускались цветы — их пестроту улавливало периферийное зрение, а нос учуивал аромат. Но стоило присмотреться, или принюхаться получше, как иллюзия исчезала, словно сладкое послевкусие. Калибану здесь очень нравилось, но он прекрасно осознавал, что не создан для этого мира. Что его удел — работа «внизу». Он с этим и не спорил. Ему хватало наслаждения от временного пребывания в Сакрариуме. Ведь он уже стал на голову выше всего своего окружения. Громмер, Витус, Диллиан — даже и грезить об этом не могут, а он поднялся сюда так легко и просто. Только бы не воспылать гордыней. Разум должен быть острым и чётким. Даже мельчайший прокол недопустим.

Врата распахнулись перед ним с торжественным громом фанфар, которые также отражались в разуме Калибана и не имели места быть на самом деле. Но вместе с ними в его душу вплеснулась волна несравнимого патетического величия, настолько густого и концентрированного, что хотелось пригнуться, прижаться к полу. Огромное помещение (которое, возможно, и не было вовсе никаким помещением, ибо окинуть его взором не представлялось возможным) напоминало гигантский, подковообразный амфитеатр, переливающийся нежнейшими цветами и сверкающий, словно искрящийся снег под луной. Он уходил массивными ступенями высоко вверх и был переполнен заседателями. Калибан появился там, где находилась маленькая сцена без трибуны и микрофона. Этот малюсенький (в масштабах всего амфитеатра) пятачок просматривался со всех сторон. Многочисленные взоры освещали его лучше прожекторов и рамп. Казалось, что Калибана просматривают насквозь, и как бы он не пытался утаить что-нибудь, это непременно увидят в ту же минуту. Он помнил, насколько жгуч и проницателен взгляд сумеречных обозревателей, но эта совокупность взглядов тысячекратно его превышала.

Нижний ярус амфитеатра, расположенный напротив сцены, был накрыт длинным козырьком, под которым клубился сумрак. Если повсюду здесь царил только свет, различавшийся лишь своей мягкостью и яркостью, то этот нижний этаж содержал внутри себя настоящую тьму, которая была налита туда словно битум в бочку, и никакие, даже самые яркие лучи, не были способны осветить то, что находилось внутри. Однако Калибан прекрасно знал, что там находится президиум Ареопага. Трёхуровневая коллегия высших сумеречников: архонты, эфеты и ареопагиты. Они сидели в самой глубине, сторонясь света, и можно было разглядеть только их зоркие, зелёные глаза-лампочки, взирающие из тьмы ровными цепочками.