Обсидиановая бабочка Ицпапалотль

Калибан восхищался видом «садов». И с удивлением понял, что они — всего лишь перевалочные пункты для ведомственных элементов. Впрочем, каких ещё ведомственных элементов? Вы-элами они были там, на Земле, а здесь они уже чистые зёрна обогащённой энергии. Здесь они распределяются по мере и качеству насыщения. Оттого и различаются эти три сада. Это сортировочный комплекс, производящий постоянную сепарацию прибывающих сюда отработавших «душ». Невероятный подъём ощущается внутри, когда идёшь под сводами живописных, драгоценных крон, соединяющихся друг с другом, словно сосудистая система. И постоянно кажется, что ты идёшь через толпу невероятно интересных, умных, и добродушных людей, которые к тебе обращаются, что-то рассказывают, или просто желают счастливого пути. И это не раздражает, а напротив. Ты чувствуешь себя значимым и популярным. Как великий маэстро, прекрасно выступивший на сцене перед огромной аудиторией.

«Вот, какими должны быть люди… Как здесь… И тогда будет мир. Будет счастье», — наслаждаясь приятными эмоциями, думал Калибан. — «Вот она — истинная цивилизация. Никакой земной гнили: Зависти, корысти, стяжательства, разврата и угнетения… Вообще ничего, связанного с земными пороками, доставшимися от животных. Ведь все эти зёрна, все эти семена когда-то были частью материальных людей, прятались в них, зрели в их организмах. Почему же звериное преобладало над ними? Неужели иначе выжить в человеческом социуме нельзя? Ведь если бы они научились жить вот так, без взаимных претензий, без войн, без сегрегаций и дискриминаций, то не потребовалось бы внедрять к ним кукол. А значит не понадобились бы и сумеречники. Равновесие удерживалось бы само собой, без искусственных сдержек и противовесов, от которых больше вреда, чем пользы. Но нет. Люди становятся людьми только после своей физической смерти, когда зверь, управляющий ими, наконец-то подыхает… Но что я могу требовать от простых людей, когда сам недалеко от них ушёл? И во мне он сидит, этот зверь. Я чувствую его. Сопротивляюсь ему. Но он силён и коварен. Любой срыв, любой конфликт — и вот он уже высовывает свою оскаленную морду из тёмного логова. И скалится, и рявкает, и пытается взять тело под свой контроль. Всякий раз, когда представляется случай продемонстрировать свою власть, или когда кто-то перечит, зачастую по делу, это звериное рыло тут как тут, выныривает откуда-то и заглушает разум своим гневным рыком. Всякий раз, когда подворачивается возможность что-то украсть, кого-то надуть, где-то сработать с выгодой для себя — эта тварь облезлой крысой выползает из норы и щекочет, подталкивает, покусывает, побуждая пойти на гнусность. Даже когда знает, что разум непреклонен, и не поддаётся ей, эта внутренняя зверюга всё равно будет продолжать осуществлять попытки взять реванш, словно прощупывая моральную броню — где она слабее. Если даже я страдаю от этого, то что уж говорить о простых землянах? Они одержимы внутренним зверем, одержимы куклами, заполонившими мир, и некому их образумить, некому научить сопротивляться. Человечество брошено на произвол судьбы».

Эти мысли вызвали у него грусть и он решил остановиться в своих размышлениях, полностью перейдя в созерцание окружающих его красот. «Золотой Сад» походил на солнце, но не обжигающее и ослепительное, а нежное, тёплое, живописное. Он напоминал огромный жилой дом, наполненный счастливыми жильцами. И каждое окно в этом доме ярко светилось, словно отражая только начинающийся закат. С каждым новым переходом, Калибан ощущал всё увеличивающуюся культуру, окружавших его семян Высшего Разума. В «Золотом Саду» его встречали мудрецы, философы, мыслители. И они не были поголовными светилами земных наук — таких были единицы. В основном же это были самые обычные люди, самых обычных профессий, но почерпнувшие за свою жизнь некие чрезвычайно важные доктрины, к которым пришли самостоятельно, благодаря уму, наблюдательности и здравомыслию.

Ступив же под сень «Бриллиантового сада», Калибан ощутил присутствие гениев. Тех, кто наполнили свои сосуды познания до самых краёв. Эти люди постигли всё, что могли и теперь готовились слиться с Высшим Разумом. Внутри его естества тут же завозился проснувшийся зверь, заставивший Калибана почувствовать постыдную зависть в отношении этих достойнейших сущностей. Волевым усилием он подавил в себе эту скверную думу.