Обсидиановая бабочка Ицпапалотль

Лампа опять осветила их. Девушка уже сидела к нему в профиль, выпрямив спину и подняв голову. Элекен вздрогнул и взглянул на её лицо, которое тут же скрылось в темноте. Вместо него вспыхнула пара зелёных точек, которые немного померцали, словно угольки, а потом резко повернулись к нему и расширились. Свет загорелся, и Элекен отшатнулся назад. Бледное, болезненное лицо девочки с огромными, зелёными глазами, было обращено к нему. Он ещё никогда не видел таких глаз. Обычно, при сумеречной трансформации, глазные яблоки гибридов напоминают безумные, выпученные шары с вертикальными чёрными зрачками. Но здесь был совсем другой случай. Глаза были, вроде бы, как у сумеречника, и, в то же время, вполне человеческие. Расширенные сверх меры, набухшие, с ядовито-зелёной, светящейся радужкой и обычным круглым зрачком. Это было какое-то пограничное состояние, словно лицо застыло посреди трансформации. И если глаза сумеречника не выражают ничего, кроме холода, то человеческие глаза прекрасно передают весь спектр эмоций и моральное состояние своих владельцев. Вот, что смогло напугать самого Элекена. В глазах девочки-сумеречницы застыла такая глубокая безнадёга, что при одном лишь зрительном соприкосновении с ней, жить более не хотелось. Величина отчаянья, рвущегося наружу, из этой маленькой, белокурой головки была столь бездонной, что даже бывалый сумеречник ощутил на своей глотке клешни депрессии. На него как будто смотрела сама смерть.

До этого он думал, что отражением смерти является Ицпапалотль, окружённая ореолом ненависти и презрения ко всему, кроме себя. Но теперь он понял, что есть кое-что похуже. Гораздо хуже. Бороться с этим нет сил. А вернее, нет никакого желания. Поскольку нет смысла. Всё уже закончилось. Всё уже предрешено. Одним лишь своим взглядом, эта девочка рассказала ему завершение истории. Его истории. Так же просто и беззастенчиво, словно это концовка обычного литературного произведения.

— Дьявол, — выдавил из себя Элекен. — Ты — Белая Орхидея. Та, чьё имя вышло из волн Карского моря. Как твоё имя? Умоляю, скажи!

— Моё имя… — голос девочки напоминал писк умирающего котёнка.

Тут всё померкло, и тишина жестоко поглотила последнее слово, так и не долетевшее до Элекена.

— Неужели ты и вправду хочешь это знать, Элекен? — спросил уже совсем другой женский голос: дерзкий и властный.

— Ицпапалотль… От тебя не скроешься даже во сне.

— Ты на моей территории, привыкай. Скоро всё будет моей территорией.

— Это мы ещё посмотрим…

— Так что вы в ней нашли? В этой?

— Ты о ком?

— О той самой, чьё имя вышло из волн Карского моря. О той, что родилась среди снега и льда. Какие там у неё ещё атрибуты? Ах, да, с её приходом наступит конец света. Вы так этого боитесь. Просто трясётесь. Почему? Почему вы боитесь её, а не меня?

— С чего ты взяла, что я её боюсь? И почему ты говоришь во множественном числе? Кого ещё ты имеешь в виду, кроме меня? — твёрдо спросил Элекен.

— Хо, — ответила невидимая Ицпапалотль. — От него я узнала о пророчестве, в которое вы так неистово верите. И от него я узнала про этот «белый цветок». Почему именно белый? Кто придумал эту чепуху? И кто решил, что всё должно произойти именно так, а не иначе? Я не понимаю. И разбираться в этом нет никакого смысла, ведь я скоро сделаю так, что эта ваша Белая Ромашка попросту не появится вообще! Фактически, я на корню зарублю ваш нелепый кошмар. Ведь настоящий кошмар — это я.

— Убирайся из моего сна!

— С какой стати? Твой сон — всего лишь ментальная проекция. То, что ты здесь видел — было рождено разумом Даркена Хо. А сейчас ты находишься в темноте собственной опустошённости. Ты озадачен. Ты измотан недосказанностью. Но всё можно исправить. Нужно лишь проявить отвагу.

— Отваги у меня хоть отбавляй. Покажись, и я докажу тебе это! Хватит прятаться в темноте, и лаять оттуда, как трусливая шавка!

— Ты надеешься победить меня, хотя не в состоянии справиться даже с собственными воспоминаниями.

Элекен ощутил сильный толчок в спину, от которого пробежал вперёд, чтобы сохранить равновесие, и ударился в дверь. Это точно была дверь. Он понял это даже в полной темноте по характерному звуку удара, хотя не нащупал ни петли, ни ручку.

— Смелее, Калибан! — воскликнула Ицпапалотль.

— Я — Элекен, — он оттолкнулся руками от двери и сделал пару шагов назад, внезапно почувствовав, что на его плечи легли чьи-то холодные руки.

— Смелее, Калибан, — шепнула ему на ухо Ицпапалотль. — Ты ведь хочешь это узнать. Не бойся. Я буду рядом. Я тоже хочу посмотреть на это.

Руки скользнули вниз по спине и исчезли. Лёгкое дуновение прошлось по правой щеке, а потом в глаза ударил яркий, ослепительный свет. Обсидиановая Бабочка открыла призрачную дверь, за которой, казалось, ничего не было, кроме сплошного света.

— Ну же, герой, — силуэт Ицпапалотль, возвышавшийся за дверным косяком, слегка шелохнулся. — Войди туда. Выбора нет, тебе придётся всё узнать.

— Нет, — отчаянно сопротивлялся Элекен. — Ты меня не заставишь.