Quae nocent docent (Что мучит, то и учит).
Встреча с учителем в том сне могла научить меня чему-то, но я прошляпил ее. Примерно с таким же результатом первое время заканчивались другие встречи с учителями, они что-то показывали мне, обычно это были манипуляции с биополем или с окружающим миром, но мне не удавалось повторить этого. Размышления об этих неудачах заставили меня вознамериться о встрече с учителем, который покрепче взялся бы за меня.
Искать подобную встречу в реальном мире я не мог, так как устал обжигаться о людей, которые сначала виделись мне всеведущими, но как только я узнавал их глубже, то видел, что они погрязли в материальном еще глубже, чем я, хоть сами и не понимали этого. В худшем же случае они вообще питали на счет ученика исключительно корыстные мотивы. Могли ли иметь по отношению к ученику какую-то корысть сновиденные учителя? Все возможно. Но они обыкновенно излучали умиротворение и свет, а одно это уже можно было принять за благость.
Но, если сил моих хватало только на путешествие в нижний астрал, то что могли там делать светлые учителя? Были ли это волонтеры из верхнего, или же дьяволы в белых одеждах, вводящие учеников в еще более глубокую майю?
В конце концов, что мы знаем об этих учителях? Это какие-то существа, для которых обитание на уровне пространства, соответствующем «дороге в небо» и около того, является более приемлемым, чем тот уровень, на котором мы бодрствуем. Но, как наши сновиденные тела являются проекциями наших материальных тел, имеют ли учителя проекции в материальном мире? Это доподлинно неизвестно, зато хорошо известно то, что учителя любят контактировать с людьми, возиться с ними, обучать их (отсюда и название). Когда я спрашивал их о причине такого поведения, они не давали определенного ответа. Мне думается, что ангелы, о которых имеются свидетельства разной степени достоверности — существа схожие с учителями, если не идентичные им.
Если сравнить их ступень развития со ступенью человека, то получается примерно та же картина, которую мы получаем, сравнивая человека не с другими человеческими детьми, а даже с собаками. Для нас собаки — лишь питомцы, которых при должном старании можно выдрессировать, чаще на забаву, чем для практической пользы. Вот моей основной гипотезой относительно учительского интереса к людям и представляется та, в которой мы для них не больше, чем забавные и иногда туповатые питомцы, с которыми занятно возиться и демонстрировать друг другу.
— Смотри, Петька, как Рекс выучился приносить газету! Какой умный песик.
— Смотри, Сат Аронаакила, как здорово Владик осознается! Какой умный человек.
«Сат» у моего первого учителя, кстати, было чем-то вроде уважительного обращения. Какое-то я время считал это сокращением от санскритского
Отшельник предварял словом «Сат» имена всех сущностей, которые нам встречались, и которые были выше моего учителя, равны ему, или находились чуть ниже — но не слишком далеко от него в неведомой мне иерархии. В общем-то, я немного утрировал, на деле он никогда не обращался ко мне по «смертному» имени. Он звал меня «Паук-на-камнях». Такое прозвище я заслужил, показав ему проекцию своего города, когда захотел продемонстрировать, как для меня выглядит место, в котором я живу две трети своей жизни.
Поскольку Отшельник в таких местах не бывал, высотные бетонные здания он смог интерпретировать только как скалы, гигантские камни, на которых мы сидим часами, как пауки в паутине. Интересно, что образ высотного дома он не знал, но образ камня или паутины понимал прекрасно. Как-то раз мне пришло в голову, что этот учитель — маг из настолько древних времен, что в те времена еще не были известны каменные дома, и в поисках бессмертия он перешел в пространство, в которое я могу попадать только спящим? Как бы то ни было, я не решился спросить у него и это, только погружаясь в догадки относительно его происхождения.
Зато я заинтересовался пауками и начал примерять их образ к себе как тотемное животное. Я видел в них много полезных качеств — главным образом, дьявольское терпение, с которым они ткут свою паутину, а потом ждут жертву. Я считал терпение своей главной добродетелью, и еще — творческое начало. Было в пауках, работавших над паутиной что-то такое, что напоминало мне меня самого во время работы над картинами.
— Люди не любят пауков, — сказал вдруг Отшельник однажды. — Тебе нужно, чтобы тебя любили?