Обвинение [litres]

Мы целый час шли быстрым шагом. И это было здорово. Мы дошли до района с шикарной одеждой, прямо у площади Якобинцев, и тут я заметила, что Фин оглянулся на одну витрину и кожа у него на шее собралась в пять ровненьких складочек. Он еще сильней схуднул с тех пор, как мы в это ввязались. Господи, как я соскучилась по Хэмишу. Соскучилась по его красивым рукам, по его недостаткам и не обремененному сомнениями эгоизму. Соскучилась по нашим ссорам из-за «Кэнди краш». Соскучилась по тому, как зарывалась лицом в его предательскую грудь и волоски щекотали мне нос.

– Сюда.

Фин уставился на витрину магазина, заставленную чудными пирожными.

– Серьезно? – удивилась я, по глупости решив, что он проголодался.

– Это пекарня Сабины.

– А.

Он вытащил телефон, пристроил микрофончик и включил диктофон. Потом улыбнулся мне, сунул телефон в верхний кармашек твидового пиджака, так что микрофон высовывался наружу, и смело шагнул в магазин.

Вдоль серых оштукатуренных некрашеных стен были выставлены крохотные яркие пирожные – розовые с зеленым, коричневые с голубым, мини-эклеры и наполеоны – сплошная классика, только в миниатюре. Маленькие произведения искусства. За стойкой стояли две женщины, обе в шефской форме. Сабина оказалась блондинкой и удивительно напоминала Амилу. Мы сразу поняли, что это она, хотя и никогда не видели ее фотографий, – все потому, что она нас узнала.

Она скрестила руки и обратилась к нам на английском:

– Выметайтесь. На хрен. Отсюда.

– Ох, – опешил Фин, его застал врасплох такой накал враждебности. Он неловким жестом поднял руку, будто приветственно махал ей с мостика в паре километров отсюда. – Эм. Привет.

– Вон!

Она откинула крышку стойки и вышла, разведя руки в стороны, вытесняя нас к двери на улицу. Вышло как-то сумбурно. Она-то двигалась очень проворно, только с жаркой кухни, ну а мы едва тащили ноги, точно пара бомжеватых хипстеров – не спавши, с бодуна, преисполненные жалости к себе. Почему-то мы пришли к общему выводу, что стоит ей выдворить нас на улицу, и шанса с ней поговорить у нас уже не будет. И мы уперлись.

Я наступила ей на ногу. Та сжала губы и повернулась ко мне, удивленно распахнув глаза. Надо сказать, Сабина оказалась крохой и смотрела на меня снизу вверх под довольно-таки острым углом. Запросто могла бы откусить мне руку, если бы ей так вздумалось.

– Амила невиновна, – выпалила я. – Разве вам не хочется ее освободить?

Ее трясло от гнева.

– Амила больна. Амила ужасно больна, и ей в тюрьме неправильно поставили диагноз.

Оперировать теперь уже поздно, но вам на это наплевать, ведь это все не вписывается в вашу историю.

Она попробовала вывернуть свою ногу из-под моей, но я только сильней навалилась.

– А что, если мы ее вытащим?

Она замерла.

– В смысле, устроите побег?

– В смысле, докажем, что это был кто-то другой.

Она фыркнула, и даже не один раз, а дважды, и шепнула:

– Вы не знаете, что это за люди.

– Вы про Гретхен Тайглер?

Она взглянула на нас, на каждого поочередно, и ухмыльнулась:

– Она вас убьет.

– Уже пыталась.

Тут она прислушалась. Я ослабила хватку.

– Когда?

– Только что, в поезде. Двое наемников. И до этого тоже. – Я приподняла прядь волос и показала шрам, но та не поняла.

– Elle est Sophie Bukaran[13], – сказала женщина за стойкой.

Имя это Сабина узнала. Она кивнула на меня с уважением.

– Так вы ее знаете?

– Знаю.

Фин вдруг выпалил:

– Как вам удалось открыть свою пекарню?

Сабина моргнула.

– Я знаю, что до вынесения приговора Амиле денег у вас не было, а потом вдруг раз – и появились. Как же так вышло?

– Вы меня в чем-то сейчас обвиняете?

Фин слишком вымотался, чтобы увиливать.

– Да, именно. Мне интересно, как это так у вас вдруг появляются деньги и Амила решает не подавать апелляцию.

Сабина горько рассмеялась, глянув на улицу у нас за спиной, и стояла даже не шелохнувшись. Потом очнулась и перевела взгляд на нас.

– Входите, – велела она. – Входите, сюда.

Сабина развернулась, посмотрела на мою ногу, и я ее убрала. Девушка прошла обратно за стойку и подождала нас, а затем мы двинулись за ней на кухню.

Там было безупречно чисто, все приборы и столешницы из нержавеющей стали. Звук тут по качеству, как в жестянке, ужасный. Слишком много твердых поверхностей. Она дождалась, пока мы подошли, и сказала:

– Гретхен Тайглер заплатила мне, чтобы я убедила Амилу не подавать апелляцию. Мне заплатила наличными ее секретарь. Пришла сюда с деньгами в сумке и сказала, что Амиле надо только отсидеть свой срок и не подавать апелляции, и тогда эти деньги мои. Она открыла сумку и показала мне содержимое. Крупная сумма.

– И вы взяли деньги?

– Взяла. Ее было уже не спасти. Она умирает, но так мы сможем оплатить паллиативное лечение, когда в суде решат, что она уже на волоске. Так что я взяла деньги, подписала договор о неразглашении и открыла пекарню. Раз в месяц я навещаю Амилу и каждый день посылаю ей фотографии хлеба, показываю каждую утреннюю партию. А когда приезжаю ее навестить, если попадаю в день, когда она в силах разговаривать, мы говорим о хлебе, о пекарне и о пирожных.

– В силах разговаривать?