Обвинение [litres]

Фин до сих пор сидел в ванной. Из крана в раковине подозрительно долго хлестала вода.

– Фин притворяется, что моет руки, но, по-моему, на самом деле срыгивает хлопья.

Она хохотнула, и я тоже рассмеялась с ней на пару. Дверь в ванную открылась, и оттуда вышел Фин.

– Можно мне с ним поговорить?

Я перехватила взгляд Фина.

– Если честно, Эстелль, не уверена, захочет он с тобой говорить или нет…

Но Фин захотел. Он потянулся к телефону, взял трубку и ушел в другую комнату. Говорил он шепотом. Я не знаю, что они обсуждали. Но когда Фин вернулся, звонок он уже сбросил, а глаза у него покраснели.

– Что ты ей сказал?

– Попрощался, – он взглянул на меня. – Жить дальше иногда так тяжело. Тебе не кажется?

Я забеспокоилась, что, по его словам, Фину без разницы, пусть даже нас сегодня убьют.

Тяжело, но это если моей жизни ничего не угрожает, а иначе я им всем задам.

Он улыбнулся.

– К черту это все, поехали к Гретхен.

– Ты же собираешься вернуться, правда, Фин?

– Да. – Но прозвучало это неубедительно.

– Только действуй по плану.

– Конечно.

Я знала о его депрессии и безрассудстве, знала, что он исхудал и что мне лучше было бы оставить его в том отеле. Я позволила ему пойти со мной, потому что испугалась идти в одиночку. Я трусиха, и подруга из меня плохая.

Мы спустились по лестнице.

В том отеле нам явно было не место. Остальные гости расхаживали в повседневных кашемировых свитерах и платьицах от-кутюр. Пока мы шли по вестибюлю к парадному выходу, я заметила на крохотной дощечке за стойкой ресепшена расценки на номера. Наши апартаменты стоили шесть тысяч за ночь. Тогда я чуть ли не понадеялась, что назад мы уже не вернемся. А то пришлось бы сотню лет в судомойках ходить.

47

Вилла Тайглер стояла не у самой дороги, а поодаль, скрытая за тенистой аллеей и стеной в два с половиной метра, поблескивавшей сверху битым стеклом. По оба конца на высоких столбах были прикреплены камеры. Ворота серого металла, высоченные и зарешеченные, в тон металлической панели, перегородившей вид на дом.

Фин достал телефон, подсоединил микрофончик и включил диктофон.

– Вот мы и подошли к воротам виллы, – торжественно заявил он. – Идем на встречу с Гретхен Тайглер. Ворота довольно внушительные, на трех огромных засовах, и повсюду камеры.

Он кивком показал мне на звонок. Я сделала глубокий вдох, занесла руку и нажала на кнопку. Но мы ничего не услышали.

На месте домофона висела металлическая серая коробочка с микрофоном и маленьким стеклянным глазком. Надо думать, за нами уже наблюдали. Фин опять сделал мне знак кивком, и я занесла было руку, но тут тяжелый засов на дверях отворился. Фин толкнул створку плечом, и мы проникли на территорию особняка.

С тусклой парижской улочки мы вдруг словно попали в совсем другой мир. Заровненный белый гравий обрамлял два симметричных квадратных газона по обе стороны дорожки, ведущей по извилистым ступенькам к двери. Дом представлял собой девятнадцатого века виллу, двухэтажную, довольно скромных размеров, бледно-желтого цвета с выкрашенными в зеленый лепными лозами, обвивавшими по диагонали фасад. Снизу лозы были пышные и разлапистые, а кверху все мельчали, становились все детальнее. Довольно миленько.

Засов на воротах закрылся у нас за спиной. Вот мы и попались в ловушку.

Мы переглянулись. Я понадеялась, что с виду я не так напугана, как он. Фин сделал шаг вперед по гравию, и тут мы поняли, что он здесь не только для красоты. Каждый наш шаг эхом отзывался по всему двору, резонируя от металлической панели у ворот.

Мы выжидали.

Не знаю, чего мы там ждали, собак или снайперов, но ничего не случилось.

Голос у Фина прозвучал совсем сипло, когда он пробормотал в микрофон:

– Мы в ловушке. Ворота за нами закрылись, и теперь мы приближаемся к парадному входу.

Мы пошли по хрусткой дорожке к ступенькам, и наши шаги ужасно громко раздавались в звуковом вакууме. Мы встали у подножия лестницы. Ничего не случилось. Мы поднялись по ступенькам к парадной двери.

– Мы уже у двери, – шепнул Фин.

Я постучала. Мы услышали, как приближаются чьи-то шаги, и дверь отворилась. Горничная, филиппинка лет за шестьдесят, в серой форме и накрахмаленном белом передничке, пригласила нас войти, даже не взглянув на нас.

Мы вошли в прихожую.

То, что снаружи выглядело виллой девятнадцатого века, изнутри смотрелось натурально как Сан-Диего, будто ее выпотрошили и переделали в уродливый калифорнийский отель года эдак 1987-го.

Прихожая была приземистая и просторная, совмещенная из трех комнат в одну, с черно-белой плиткой на полу и редкой мебелью. Между парой двухстворчатых дверей стояла обезглавленная статуя обнаженной женщины из белого мрамора. Сидений тут не было.

Филиппинка бережно закрыла вслед за нами дверь на оба засова, сверху и снизу. Потом опять обернулась и показала на телефон у Фина в руке.

– Non.

Она проследила, чтобы он вытащил микрофон и убрал его в мешочек на шнурке. Потом наблюдала, как он отключил диктофон и церемонно сунул в верхний карман своего пиджака.

– Он записывает? – неожиданно спросила она по-английски.

– Нет, – ответил Фин, похлопывая по кармашку.