Обвинение [litres]

– Почему мне пришлось переехать двоих человек, чтобы вытащить тебя…

– Нет. До этого.

– Что от меня ушла жена? – Я видела, как до него постепенно дошло, что я понятия не имела. – Что у нее ребенок… – Голос у него затих.

Моя рука так и лежала у него на телефоне. Он протянул ко мне руку и положил свою костлявую ладонь на мою:

– Так они тебе не сказали. Ох, Анна.

Ребенок, значит. Нет. Они мне не сказали.

Мы просидели там довольно долго.

Фин допил свой кофе. Мой остыл. Как и я.

Где-то минут через десять он меня поднял, и мы спустились вниз на лифте. Он купил билеты, и мы сели в поезд. Поезд тронулся в путь.

В вагоне было свободно, но кто-то узнал Фина – я заметила, как девушка присмотрелась к нему и отвернулась. Она пыталась сфотографировать его на телефон, держа его в руках и ухмыляясь, делая вид, что читает или вроде того. Это было так очевидно и она с таким нахальством и злорадством это делала, что мне аж поплохело.

Когда она сошла, я прошептала:

– А это не может быть твой ребенок?

Фин долго молчал. Дыхание у него стало сбивчивым. Я поняла, что он едва держал себя в руках, и не стала настаивать. Мы проехали две остановки, и только тогда он ответил:

– Ты не понимаешь, что такое анорексия.

Что-то я понимала, но не осознанно, тоже верно. Может, голодание влияет на количество сперматозоидов или делает тебя импотентом? Но как об этом спросишь, чтобы никого не задеть?

Ребенок, значит.

Получается, они останутся вместе. Создадут семью. Эстелль – отличная партия, Хэмишу с ней повезло, и девочки ужасно обрадуются малышу, но нам с Фином – нам крышка. Мы оказались лишними в собственной жизни, проходным эпизодом в жизни наших любимых. Я словно соскальзывала с края мира в бездну. Тут я расплакалась. Фин взял меня за руку и сжимал мою ладонь, пока я не успокоилась.

Мы так и держались за руки, пока ехали на хлипеньком поезде, катившем по дождливому серому Лондону. Никакой романтики. Ни сексуального подтекста. Мы держались за руки, как Гензель с Гретель в первую ночь в лесу. Мы оба тосковали и, я думаю, оба были благодарны за то, что рядом кто-то есть, кто-то добрый.

31

Я не планировала идти на встречу с Триной Кини. Мне просто не хотелось оставаться одной. И тем не менее ее холодность по отношению к нам внушила мне горячую преданность Фину и нашему дурацкому предприятию. Или, может, я просто вжилась в свою роль и вошла в раж.

Суть в том, что я испытывала двоякое чувство, когда мы с Фином только пришли. А под конец была готова горы свернуть за наше право выпускать его болтовню. Вот почему я после этого пошла в турагентство и купила два билета до Ла-Рошели.

Мы шли по оживленной улице возле станции на Оксфордской площади, как вдруг заметили Трину Кини, сидевшую под навесом кафе. Она сидела одна за металлическим столиком и читала что-то с телефона. Никому бы в голову не пришло садиться там за уличный столик. Улица была узенькая и шумная, а тротуар кишел мусорными бачками и меловыми досками-штендерами. Но пепельницы на столике не было, и она не курила.

Трина оказалась молодой и стройной женщиной, с кожей темно-шоколадного цвета, усыпанной веснушками. Черные волосы ее вились мелким бесом и распушались на кончиках. На шее у нее висела голубая ленточка от бейджика поверх серого офисного пиджака. Даже издалека она казалась взволнованной.

Трина подняла глаза, увидела нас на подходе, и при виде Фина ее взгляд на мгновение просиял. Очевидно, она его узнала, но тут же сделала бесстрастное лицо, поджала губы и выставила защиту. Я подумала, что вряд ли эта встреча хорошо закончится. Но оно и понятно. Фин выпустил подкаст, опровергая ее теорию, и сделал это, предварительно с ней не связавшись. Меня осенило, что, несмотря на всю свою обходительность и старое доброе обаяние, Фин мог повести себя очень грубо.

Мы все представились друг другу, пожали руки и придвинули стулья. Бейджик у нее на шее оказался пропуском в здание Би-би-си за углом.

Фин попросил прощения за негативные отзывы, которые она получила из-за его ответного подкаста. Она помотала головой и закусила губу.

– Ничего страшного, – ответила она, хотя все явно было иначе. – Наш подкаст стали скачивать, чтобы узнать, что именно вы опровергаете. Вы даже подняли нас в рейтингах.

Знакомый тембр ее голоса, ее интонации перенесли меня обратно в нашу кухню до того, как все проснулись, потом в ванную, когда Хэмиш колотил по двери, и на шоссе, по которому мы отчаянно гнали вдоль озера. Я не могла отвести глаз от ее губ в надежде, что она снова заговорит.

Фин спросил:

– Вы работаете на Би-би-си?

Она кивнула.

– Админом. Сама ничего не пишу.

– Но хотели бы работать телеведущей?

Она нахмурилась:

– Давайте сразу покончим с формальностями: можете передать этой сучке, что я его не удалю.

– О чем вы?

– Я просто поражаюсь, честно, мне ведь нравится ваша музыка.

Тут вышел официант, и разговор прервался. Мы заказали чай. Трина угрюмо выжидала, глядя то на столик, то на меня. Она была прямолинейна и жутко раздражена. Не стану врать: она мне очень понравилась. Официант вернулся в кафе, и Трина спросила: