Обвинение [litres]

Она нашла ее у себя в телефоне. Это была вырезка из журнальной статьи, на фотографии стояла стройная темноволосая женщина в безукоризненно белом шефском кителе на фоне окна в старомодной булочной, а на стекле позади нее – выведенная золотыми буквами надпись. На предплечье у нее стояла плетеная корзина, наклоненная к зрителю, чтобы продемонстрировать хлеб. Хлеб как раз и был в центре внимания как для фотографа, так и для женщины. Она смотрела безмятежным взглядом на корзину. Подпись была на французском, «La Dame du Pain».

– Это и есть она?

– Да. Что-то с ней стряслось, но что, я не знаю. Она не подает апелляцию. Я не знаю, то ли ее принуждают, то ли шантажируют, то ли ей не повезло с юристами.

Я отошла в туалет, и Трина вышла следом. Я поняла, что она хотела поговорить. Она выждала, пока мы не подошли к умывальникам, и перехватила в зеркале мой взгляд.

– Фин Коэн не в курсе, чем вы тут занимаетесь, так ведь?

Так и было, и я чувствовала тут свою вину.

Она отряхнула руки насухо.

– Вы знаете, что случилось с девушкой, которая дала показания по вашему делу?

– Да. Поэтому я и держалась в стороне.

– И очень зря. Им пришлось проводить опознание по стоматологическим слепкам. Не стоило ей подаваться в бега. Ее разыскивали только приспешники Тайглер. На ее месте я дошла бы на хрен хоть до самой королевы и голосила бы в мегафон.

Разошлись мы на хорошей ноте, обещая держаться на связи. Трина обняла меня и прошептала, что я настоящий герой. Она хотела как лучше, только вот герои, как правило, умирают. Мы попрощались с ней на улице.

Взяли билеты на завтрашний рейс, а потом нашли какой-то захудалый отель. Весь пропахший капустой. Два номера обошлись нам до нелепости дорого, но я расплатилась за них деньгами на расселение.

Я поставила телефон на зарядку, разлеглась на постели и уснула, как была, в обуви и пальто.

Спала я как убитая, прямо как погибшая девушка, и снилось мне, что я разлагаюсь на дне океана и ничего меня уже не тревожит.

32

Паспортный контроль располагался в темном тупике в конце коридора. Я хотела, чтобы Фин стоял от меня как можно дальше. Летела я по паспорту Софи Букаран, а раз уж была объявлена погибшей, меня могли под руки вывести из аэропорта. Я не хотела его вовлекать.

Он понимал, что я темню, и не хотел вставать в другую очередь, так что я обратила все в игру, как раньше хитростью скармливала Лиззи брокколи, приговаривая, что это деревья, а она – великан. Давай наперегонки, сказала я, так будет веселей. Он улыбнулся и ответил, мол, ладно, но на деле просто потакал мне. Он не понял, в чем тут игра.

Он уже стоял по ту сторону ленты в очереди к своему окошку, подогнув одну ногу, почесывал руку и копался у себя в телефоне. Я попыталась сымитировать его беззаботность, но вышло как-то скованно и странно. Я скакала на месте, почесывалась, распрямлялась во весь рост, часто сглатывала.

Фин попытался было пошутить со мной через решетчатую загородку, но я его проигнорировала. Он вроде бы слегка обиделся, но тут его подозвали к окошку.

– Моя взяла! – крикнул он мне.

Я покачала головой и отвернулась, как от чокнутого незнакомца. Передо мной оставался один человек, походник, светлокожий блондин с дредами, в лоскутной рубашке с этническим принтом, ссутулившийся над стойкой. Таможенник велел ему отойти – свирепым, непреклонным голосом. Он взглянул на паспорт хиппи, потом на самого хиппи и опять на паспорт.

Походник что-то сострил и рассмеялся. Но таможенник не смеялся. Не сводя глаз с походника, он сунул паспорт в считыватель и кинул обратно на стойку, закатив глаза. Тот сгреб его и торопливо отошел.

Мой черед.

Обмирая и почти не дыша, я подошла к нему и протянула паспорт Софи Букаран. Он положил его страницей с чипом в считыватель и взглянул на меня, потом на фотографию. Потом опять на меня. Обождал. Цвет лампочки под ним переменился, и он вернул мой паспорт на стойку. Я взялась за паспорт, но тот его придержал. Мадам, не забудьте на будущий год обновить.

Спасибо.

Фин ждал меня уже на той стороне.

– Порядок?

Я кивнула. Вся дрожа.

Мы плавно двинулись по дьюти-фри. Шоколад и сумочки. Ярко-белый электрический свет. Магазины были прекрасно оформлены. Все двигались в некоем слаженном танце, огибая друг друга без единой заминки.

Мой паспорт действителен. У меня оставалось еще восемь месяцев. Я могла отправиться куда угодно. Я так и слышала, как по всему миру для меня распахиваются двери, двери на пляжи, поля, в разные города. Афины, Париж, Джайпур, Нью-Йорк. Нью-Йорк! Мой паспорт действителен. Я могла отправиться куда угодно.

Каким-то образом мы очутились в магазине с кучей часов. Молодая девушка попросила Фина сделать с ней селфи. Она сделала фото и ушла, ни спасибо, ни до свидания. Фин, казалось, даже не заметил, как грубо та себя повела.

– Люди такие грубые.

Фин отнесся ко всему этому очень спокойно: