Обычное зло

Только вот… Сложения Скориан хрупкого, голову не поднять, если носить эти пятнадцать стоунов золота, эмали и слишком броских – на его вкус, конечно, многие бы поспорили! – драгоценных камней. Да и пустая это роскошь, ненужная… Поэтому повесил на крюк в келье, пусть так.

А сам продолжил свое скромное служение: молитвы, посты, прием страждущих и редкие, но необходимые выезды в окрестные деревни и замки. До коронного города Римаут добирался не чаще раза в год, да и то было испытанием для души и благочестия. Очень уж греховно там все: вороватые содержатели питейных и прочих заведений, гулящие девки, вечно пьяный бургомистр. А уж уличные музыканты и иные лицедеи!..

– За грехи наши это, за грехи, – приговаривал Скориан, стараясь и молебен не затягивать, и от приглашения на пир в ратушу отделаться как-нибудь… вежливо. – Спаси Создатель чад своих неразумных семью лучами благодати!

Господь Единый помалкивал в ответ, ну да и не ждал новоявленный святой ничего такого. Пятьдесят три года прожил, понял, что не откликнется.

– Кис-кис, тварь неразумная! Ну-ка перестань!

Это уже котенку. Принесли братья в келью по его же, Скориана, просьбе. Чтобы веселее вечерами было. Но – дюже игрив неразумный, сшибает все, третьего дня чуть чернилами весь стол не угваздал. И сейчас вот разбегается, наклонив ушастую и лобастую головку, подпрыгивает и норовит когтями звезду уцепить. Еле касается, мал еще, награда на цепи раскачивается не хуже Святого маятника в столичном соборе, еще больше интерес разжигает.

– Вот дурень-то, прости Единый, – ворчит Скориан и начинает отгонять котенка в сторону. Где добрым словом, а где и носком грубой неудобной сандалии. Стучат подошвы по каменному полу, будто танцует святой запретную для всех служителей сарамонгу.

– Настоятель! – доносится из открытой двери. Святым братии он себя звать запретил настрого, под угрозой изгнания, поэтому так и окликнули. По должности.

– Что? – застывает Скориан в нелепой позе: одна нога согнута, вторая приподнята, а еще и руки растопырены. Сквозняк из открытой двери качает пламя толстых свечей, теребит хохолок седоватых волос на затылке – от верхушки лба-то выбрито все согласно канонам до самого затылка.

– К вам… – брат Еклиз мнется, не зная, как лучше доложить. – Посетитель к вам, настоятель. Дворянин, похоже.

– К ночи? – удивляется Скориан, но руки опускает. Да и обеими ногами теперь на полу, принимая позу пусть не важную, но соответствующую сану. – Что за спешка? Завтра после заутрени приму.

Котенок, поняв, что становится людно, несется бегом к двери. Если бы не шустрый брат Еклиз, умчался бы, лови его потом по всем трем этажам обители. А так попался, устраивается вон на руках, еле слышно мурлыкает.

– Говорит, дело спешное. Спасение души, настоятель, такими вещами даже мирские не шутят.

– Посади его на стол, что ли… – задумчиво говорит Скориан, имея в виду пушистого бесенка, а отнюдь не ночного гостя. – Веди сюда, что ж поделать.

Спасение души – дело такое. Видимо, прижало что-то дворянчика, грехи на темную сторону волокут. Сами не справляются, вот и бегут к нам.

Брат Еклиз сажает котенка на стол, кивает и скрывается в коридоре, не забыв притворить дверь. Пламя над свечами успокаивается, останавливается танец теней в келье. Лепота, первый час ночи, спасибо Единому, скоро и новый день.

Шаги в коридоре слышно даже из-за прикрытой двери: звонко щелкают по камню подковки сапог – ну точно дворянин, не крестьянин же так обуется! Грубый голос что-то уточняет, какие повелительные интонации, однако! Не простой дворянчик, некто из сильных мира сего.

– Здесь, что ли? – спрашивает гость.

– Да, ваше великолепие. Настоятель ждет вас.

Когда они заходят, Скориан уже сидит за столом, гладит разомлевшего котенка – надо бы ему имя какое дать, да все недосуг.

– Ты это… Монашек, иди, у нас разговор сложный, – бурчит гость. Футов шести роста, крепкий, плащ понизу весь грязью забрызган. Торопился, стало быть. Лицо… Да обычное, лет тридцати пяти господин, с роскошными усами и бородкой клинышком. Даже в неярком свечном свете виден шрам: от левой брови и по щеке полосой. Шпагой, похоже, нарисовано.

Настоятель кивает ожидающему брату Еклизу: иди, иди, разберусь. Тот молча уходит, закрывая дверь.

– Садитесь, мне неудобно задирать голову при разговоре, – тихо говорит Скориан, свободно рукой перебирая четки. Волнуется гость, видно же, что напряжен.

– Я… Мне… А впрочем, да! – выпаливает дворянин. Ищет глазами, куда сесть, подтягивает, скребя по полу, грубый табурет и падает на него. Доносится густой дух немытого тела, лошадиного пота, кожи и довольно дорогих духов. Амбре еще то, но настоятель не морщится.

– Как вас зовут? – спрашивает Скориан. Он опускает вежливое «ваше великолепие» и прочую мирскую суету.

– Крон-граф Лемелье, маркиз Ансс.

– Все это мишура и мирские клички. Мне нужно имя при осенении звездой, славься лучи Единого.

– А-а-а, имя? Мартин. Как батюшка и дед. У нас это в традиции.

– Прекрасно…