Обычное зло

– Беги, – невнятно ответил тот. – Беги отсюда, быстро! Спас… апф… cя!

Женька ничего не расслышал: Серега на мостках орал что-то матерное, напрочь заглушая захлебнувшегося своей же кровью Петровича – шея была не просто прокушена, почти перегрызена наполовину, из сонной артерии хлестала струя, темная и густая. Жизнь уходила вместе с кровью, он уже не чувствовал боли, уперся лбом в грудь своего убийцы и едва не падал.

Не заметив, как сверху спрыгнул Серега, как он промчался мимо оторопевшего Женьки, Петрович сполз по телу рвавшего его на части утопленника, глотнул воды, уже умирая. Погрузился полностью, да так и остался плавать плохо различимой у берега грудой кровавого мяса, подранным в клочья лицом вниз. Кто ж теперь «телевизоры» снимать будет поутру?..

Но и остальным было как-то не до рыбалки: Серега пулей летел к машине, слыша сзади только настойчивое сопение, словно кто-то настигал. Утопленник? Да нет, бред. Еще пара шагов, еще один… Машина серела в темноте, отсвечивая призрачный здесь, под ветками, свет луны. Вернуться, что ли? Там же два человека осталось. Диман, дружище, и Женька. Петровичу-то, похоже, каюк, вон хруст какой стоял!

Но все это Серега думал, уже рванув дверь машины, запрыгнув на продавленное сидение и вслепую тычась ключом зажигания, ища, куда его, к чертям, давай-давай, родимая, не подведи! Фары вспыхнули, движок негромко рыкнул и завелся. Сзади, за машиной, видно было невнятное движение в зеркале, но хрен с ним – бежа-а-ать! «Нива» дернулась и уперлась в баррикаду из стволов, теперь отъезжать и разворачиваться. Врубил дальний свет, может, хоть это отпугнет, отгонит, спасет… Знал бы как – помолился! А так зубы стучат, движок взвыл – на нейтралке на газ даванул с перепугу, вон тахометр джигу пляшет.

– Сожру! – прорычал кто-то. И окна-двери закрыты, а рев такой, что как в машине кричат.

– От хера тебе… уши, – подбадривая самого себя, заявил Серега. – Смоюсь. Помощь позову потом. Из города. Ментов.

На последнем слове, то ли обидевшись, то ли по каким еще причинам, прямо на капот из темноты сбоку рухнуло что-то страшное, мокрое, осклизлое. Машина аж подпрыгнула, будто дерево свалилось. А страшный лысый череп в остатках волос ударил тараном, вынося триплекс. Серегу осыпало осколками, теми мелкими кубиками, в которое бьются автомобильные стекла, но это была уже не проблема – тонкие костяные руки схватили его за шею, зубы щелкнули в воздухе у самого горла. Не успел он дернуться, чтобы как-то выползти из машины, как впились, вырывая кадык. На грудь Сереги прыснуло чем-то горячим, липким, от боли в голове словно взорвалась петарда. Потом все в глазах поплыло, уже и непонятно стало: где лес, где дорога, куда падает меркнущий свет фар, зачем он здесь…

Покойник вылез из машины так же, через разбитое стекло, задом. Шумно вздохнул – или всхлипнул? – и жутковатыми нечеловеческими прыжками понесся обратно к костру. Женька там выловил, наконец-то, отца, вытащил тело Петровича на берег, и теперь плакал. Рыдал. Выл. И так пьяный, ничего толком не понять, а еще и батя… И это вот, страшное, опять, ломая кусты, бежит. Возвращается.

Парень вскочил, озираясь. Схватил валявшееся весло от резиновой лодки и повернулся было к склизкому ужасу, но… Куда там!

– Сожру! – зарычал утопленник. – Мой пляж! Мой!

И ведь сожрал, не останавливаясь на самом вкусном – горле и ливере. Обглодал ноги, откусил и с хрустом прожевал пальцы рук. Побродил по берегу и нашел подходящий камень, вернулся с ним и разбил черепа – сперва Петровичу, высасывая из пролома вкусный, светлый в лунном свете мозг, потом и Женьке.

Оставался еще тот, в машине, но отяжелевший утопленник решил не возвращаться. Двигатель так и остался заведенным, «нива» мерно пыхтела там, в зарослях наверху. Хорошая машина, они с напарником при жизни на такой и ездили, пока их не поймали те сволочи, не утопили здесь в глубоком месте ради двух всего лишь табельных «макарок».

***

Диман выбрался на другом берегу, с пьяных глаз перепутав направление, когда упал в воду. Только когда переплыл неширокую реку, а ноги начали путаться в водорослях, понял, что куда-то не туда занесло. Испугался, да и выпил все же немало. Но выбрался. Ну да: он конченый осел – вон же костер на том берегу, мужики бегают, орут чего-то. Они там, а он – здесь.

Мудак как есть.

– Эй, мужики! Я здесь! – заорал он, но как-то негромко. Неубедительно: голос-то сел, не хера песни орать, да и вода по ночи прохладная. Еще и трясти всего начало, замерз. – Серег! Петро-о-вич! Лодку подгоните, холодно же! Обещаю не петь больше, ладно…

Бег на том берегу прекратился что-то, в лесу вспыхнули фары. Свет мигнул, потом стал ярче. Серега уезжать собрался, что ли? Вот гад… Или они там поругались, пока он берега путал? С-с-суки, что ж так холодно-то, зуб на зуб не попадает.

Хотя нет, кто-то услышал: на воде раздавались мерные шлепки, не особо-то похожие на плеск весел, но ему сейчас хоть плот, хоть яхта – лишь бы отвезли туда, поближе к костру.