Обычное зло

Но с последним возникает проблема.

Сон, конечно, приходит, но какой-то… неправильный.

Мишке снится, что они играют в футбол – он, Эдик, долговязый Вадик и почему–то тетя Лиля. Но не на полянке и не днем, а почему-то прямо сейчас. И здесь. На чердаке Мишкиного дома.

Над обеими половинами и большей частью кухни раскинулся этот несуразно большой, крытый шифером шалаш. Отец когда-то говорил: под мансарду строили, но никому не пригодилось. Так и стоит, считай еще один дом сверху, но без отделки, пахнущий пылью и сушеными яблоками. Бабушка иногда залазит наверх и раскладывает их на брошенных на засыпанный шлаком пол простынях. На всю зиму компот, если лето урожайное.

Мишка чердак не любит. Скучное место, да и темно там – единственное окошко в дальней, выходящей на улицу стене, размером с форточку.

Сейчас вместо крыши над всеми четверыми звездное небо, как в планетарии. Ярко–черное, если так бывает, и – с блестками. Вместо привычных стропил туманные столбы: дым не дым, что–то непонятное. И все-все видно, несмотря на ночь. Небо, друг друга, спрятавшиеся за ветками окрестных деревьев соседские дома.

Вадик привычно хлопает об пол мячом, тот легко подскакивает, осыпается искрами. Мальчишки и Эдикова мама стоят на углах невидимого квадрата. Тетя Лиля в своем джинсовом костюме, причесанная, но почему-то в черных очках, как герой шпионского фильма, а Эдик держит в руке неведомо откуда взятую бутылку водки. Черная с зеленым этикетка и крупная надпись. Узнаваемая штука. Мало того, что держит, он из нее отхлебывает, прямо из горлышка.

– Кто первый? – низким, не своим голосом спрашивает Вадик. – Давай ты, Мишаня? Лови кирбуль!

– Не хочу! – неожиданно для себя, звонко отвечает тот. – Рано еще.

– Тогда – Пентус… Эдуард, вы еврей? – бабушкиным голосом спрашивает Вадик и Мишке становится почему-то жутко. – Нацмен? Латыш?

Откуда–то взявшееся эхо бьет по ушам осколками слов – …рей, рей, мен… мен, тыш, тыш… Больно слушать, но приходится.

– Давайте, я… – тихо говорит тетя Лиля и снимает свои шпионские очки. Вместо глаз у нее светятся красным бесформенные угольки, мигают, шевелятся, живут своей жизнью. – Чего мне терять…

Мишка очень хочет проснуться, но ничего не получается. Эдик еще раз отхлебывает из бутылки, а Вадик бросает в него свой странный, искрящийся мяч. На лету мячик закручивается и в Эдика попадает уже не он. Это чья-то голова со свисающими вниз светлыми волосами. С ровного среза падают капли крови, прямо на пол, на острую крошку шлака. Они и искрят, как карбидная сварка.

– Мамочка… – сдавленно говорит Мишка. Ему жутко смотреть на друзей, которые все не такие. Другие. Что здесь творится?!

– Твоя давно умерла, Миша! Это моя, – пьяным сбивающимся голосом отвечает Эдик. Он ловит на ногу окровавленную голову и пасует Мишке. Ничего не остается, как поймать руками этот жуткий мяч. Он видит, что в руках у него голова тети Лили, это же ее волосы, бессмысленно выпученные глаза с остановившимся взглядом. Неожиданно тяжелая и почему-то горячая голова, пальцы обжигает.

Но кто тогда стоит вместо тети Лили, равнодушно глядя угольками глаз вбок, мимо них всех?

– Михаил, твой ход! – зло бросает Вадик. – Не задерживай игру.

Мишка с рук бросает мяч… голову куда-то мимо Вадика. Тот злобно оскаливается.

– Давай, давай! Го-о-ол!!! – громко кричит Эдик и делает еще глоток. Пивная бутылка с водкой трясется в его руке, стекло позвякивает о зубы.

Мишка резко открывает глаза и видит перед собой белесые квадраты окон. На настенных часах три с чем–то, стрелки толком не разглядеть. Он весь в холодном поту, его трясет, но он уже понимает, что все это сон.

Чепуха, кошмар. Бывает.

Только вот проснулся он от крика, но кто кричал?

– Мишка-а-а… – жутко шепчет Эдик. Он стоит в дверях между их комнатами, волосы дыбом, лицо даже в предрассветной темноте белое, как маска. – Я маминой головой в футбол играл…

По Мишкиной коже пробегает щиплющий холод. Мурашки – это слабо сказано. Мураши. С кулак размером.

– Молчи, страшно! Я… тоже… играл. На чердаке?

Эдик кивает. Приближается рассвет, и жесты уже видно.

Над головой раздается скрип, громче привычного кряхтения перекрытий. Словно и правда кто-то ходит по чердаку. Или… Мячом стучит. Мишка вздрагивает и понимает, что он уже не спит. Это все здесь. Это все реально.

– Миш… У тебя фонарик есть?

– Зачем? Сейчас свет включу, до утра посидим так.

– Да нет… Я подумал, там же… Мама же там, ее спасать надо! – Видно, что Эдик дрожит от страха, но губы плотно сжаты и весь вид приобрел мрачную решимость.

– Сдурел? Я туда ни ногой! Даже днем! Нет там никого, одни тряпки старые валяются, да яблоки бабкины с того года.

– Нам нужно ей помочь, – тихо, но твердо говорит Эдик. – Обязательно! Я тогда один пойду.

– Это просто сон кошмарный, чего ты завелся?

– Один на двоих? Не бывает так, – по-взрослому серьезно отвечает Эдик.

– Не бывает… – Эхом отвечает Мишка. – Но страшно мне туда лезть… Да и лестница скрипучая, по крыше ходить будем – бабушку разбудим. Она ж нас потом неделю ругать будет.