Обычное зло

Народец наш немногочисленный, в дальнем родстве с лесными гномами, лепреконами, и немного – с Болотным Воинством. Впрочем, последние – существа агрессивные, даже нам страшновато с ними общаться. Да и ну их, до ближайших болот три дня ходу, если, конечно, не запрыгнуть на крышу дилижанса. Тогда гораздо быстрее, но мне лично нечего делать на их болотах.

Сыро, ветрено, да и само Воинство… Брр!

А вот невидимость – это и хорошо, и плохо. Хорошо, потому что в любое время можно спрятаться, а плохо… Я люблю гулять по туманным улицам, постукивая тростью о булыжники дорог, шаркая подошвами по мостовой. Без этих мелких приятных деталей прогулка превращается в бегство привидения, но в одежде меня – видно. И как раз это плохо, когда в вас четыре дюйма роста. Собаки нас не трогают, от лошадей можно увернуться, но люди… Именно в них проблема.

– Криш, нам опять придется переезжать!

– Зачем? – Мне всего двенадцать, и слова мамы кажутся странными. Благословенное было время, мое детство.

– Ты опять бродил в куртке и штанах по улице, люди начали перешептываться, что видели гнома.

– А мне-то что?

– Криш, ты – балбес! Дело кончится облавой. А это не только собаки – с ними мы договоримся. Это сами люди, их глупые дети. Это еще и кошки, Криш, кошки-крысоловы! Соседи-домовые сказали, что это последняя капля. Им страшно.

Правда… кто и как смог бы организовать кошек – одному Великому Древу известно. Они же по натуре одиночки, но и спорить с мамой не стоит. Запрет был, он нарушен, скажет переезжать в другой район – придется подчиниться. Молча.

– Да, мама…

– Что ты дакаешь! Я сколько раз тебе…

С тех пор прошло лет сто.

В мире людей гремели войны, не цепляя, впрочем, благословенную Британию – все больше на континенте и в колониях. Человечество изобрело газовые фонари, железные дороги и электричество. Пар победил грубую силу. И мама… Этот век она, увы, не пережила. Не буду рассказывать, это личное, это слишком больно.

А я остался один. И теперь гулял по ночному Лондону на свой страх и риск, выбирая ночи потемнее, желательно, с туманом. В нем недостатка здесь никогда не испытывали, а теперь еще и смог от многочисленных заводов. К тому же люди почти перестали верить в маленький народец, что нам только на руку.

Я живу на чердаке небольшого дома в самом начале Ланкастер-Гейт. Это удобно, недалеко от шумного центра, но и совсем рядом с Кенсингтонскими садами – всегда можно на пару часов пойти в парк, вернуться, так сказать, к корням и истокам. Главное, не лезть к Круглому пруду, и – уж тем паче – к Лонг Уотер. Плавать-то я не умею.

Башмачник работает недалеко от меня, как раз на Бейсуотер-роуд, служащей границей между жилыми кварталами и уютными зарослями парка. Осталось только найти трость, накинуть длинное пальто – ночи в сентябре уже промозглые, а я немолод, и старые ботинки. Строгий полосатый костюм уже на мне. Что же еще? Ах да, кепи и, разумеется, саквояж. Там пусто, лишь на дне несколько гиней в уплату за новую обувь.

Дорого? Жизнь в столице обязывает к некоторым тратам, как же иначе. К тому же, я прекрасно зарабатываю. Многие секреты так и напрашиваются на перепродажу, а подсмотреть чужое письмо или подслушать переговоры, оставаясь решительно незамеченным, для меня – очень несложно.

Вы, вероятно, решили, что я из той мерзкой породы соглядатаев и шантажистов, вынюхивающих супружеские тайны? Гнусных людей, которым не подаст руки и последний нищий? Это не так. Я работаю на Великобританию и Ее Величество королеву Викторию, продли Бог ее дни. Только так, поэтому мне нечего стыдиться. Я такой же честный англичанин, как и окружающие меня люди. Просто маленький и невидимый, но это, в конце концов, детали и частности.

В германском и русском посольствах отдали бы последний шиллинг, чтобы узнать, кто я, и как мне удалось раздобыть, например, письма графа… Впрочем, молчу, молчу! Мы ступаем на скользкую тропинку государственных секретов и интересов короны. А ходить лучше по сухим и ровным дорогам, если хочешь прожить дольше. И не потерять уважение к себе.

Кроме того, полиция, которой я иногда помогаю, тоже постоянно просит поменьше говорить об этом.

Туман плотно накрыл улицу. Облепил ее, словно сам воздух пропитался водой, оседающей на всем и везде. Не то что неба – фонарей, желтыми пятнами ломающих муть ночи, почти не видно. Нечто чуть светлее мрака, не более того. Спасает, что мы видим в темноте, иначе в такую ночь даже я не рискнул бы выйти наружу. Угол дома, перекресток. Даже вблизи фонарь напоминает уходящую вверх колонну, на которой, где-то очень высоко, поселился светлячок. Легонько касаюсь фонаря тростью – рукой, даже через перчатку, это больно. Бронзовый наконечник звенит о железо. Тихий колокол ночной столицы, мелодия ночи – и только для меня.

– Нечто неладное в воздухе… – тихо говорю я пустой улице. Фонарному столбу. Перекрестку и далекому стуку копыт – ночной кэб, не иначе. Либо почтовый дилижанс. Все остальные давно спят, а мне вот не по себе. – Что-то скоро случится.