Обычное зло

– Лекарства приняла, а ей совсем худо, Анечка. «Скорую» вызвали, это я уж, а мамка сознание теряет. Бредила чего-то, тебя звала. Я Наташке говорю, давай мне померяем, твоим новым электронным. А его видать заклинило, двести на сто сорок. У меня. У Наташки. Поломанный он, бракованный. Мать еле вытащили, тяжелящая… А кто звонил-то?

– Из больницы.

Сергевна шевелится, платком щеку вытирает. Теперь у нее только одна мокрая, правая.

– И что говорят?

– Да уже ничего. Валерьянки посоветовали. Пустырничку. Стресс, все-таки… Ну, и соболезнования. Не приходя в сознание.

Сергевна встает и идет к двери, не хочет мне мешать, наверное. Обходит пакеты с покупками, выходит на лестницу. Там как раз Муравьед домой поднимается, видно сейчас, откуда погоняло: рожа пьяная, голова наклонена, обводит ступеньки заплывшими глазами, словно добычу ищет. А руки врастопырку и пальцами шевелит. Охотник вернулся с холмов…

Я запираю дверь и иду в санузел, включаю воду и сажусь на холодный край ванны.

Трубы гудят, смывают под землю все, что было, все, что накопилось за жизнь, с негромким шелестом льется вода, под которой мы все живем, проклявшие сами себя. Бракованные модели человека.

Рыбаки

Лесная дорога, и до того неширокая, извилистая, больше похожая на тропинку, сузилась окончательно. Ветви не просто шуршали по стеклам машины – начали царапать борта, производя тот неприятный звук, от которого в детстве становилось тошно. Когда гвоздем по стеклу и ногтями по пенопласту. По душе – тревогой.

Дальше было не проехать.

Срубленные чьими-то умелыми руками стволы сосен лежали баррикадой впереди, некрасиво и вповалку, но надежно – не обогнуть. Прозрачно намекали: стоп. Хватит уже, дальше – ножками. Отбросьте наносное, сдерите с себя тонкую шкурку городских людей и вернитесь к природе, где что добыл – то и съел.

– Если б не «нива» была, а чего импортное – я бы сюда вообще не сунулся, – обернувшись назад, сказал Серега. – Дураков нет, краску обдирать по кустам. А этому чемодану уже ничего не страшно!

Он хлопнул рукой по рулю.

Сидевший рядом с водителем Петрович покачал лысой головой, всматриваясь в кусты за завалом. Он самый мудрый из всех, за полтинник уже, надо присматривать за обстановкой. Его сын Женька и Серегин приятель Диман, запертые на заднем сидении как в клетке – машина-то двухдверная – лениво поглядывали по сторонам. От Димана шел устойчивый запах пива, которое он успел накатить по дороге. Кислый и неприятный.

– Так что, можно вылезать? Отлить уже надо, – проворчал он. – Давайте, выпускайте.

Движок всхрапнул на прощание и затих, Серега выдернул ключ:

– Говорил, не пей! Успеется. Но ты ж самый умный…

– Жажда, чувак. Проклятая жажда. Петрович, давай на выход, обоссусь!

Самый мудрый из всей компании вздохнул и неторопливо открыл дверь, стараясь не помять ее о ствол приключившейся рядом сосны. В узком зеленом коридоре было даже непонятно: вечер это, утро, или вообще – день, просто пасмурный и не по-летнему тоскливый.

На самом деле стоял ранний вечер. Пятница же: пока все с работы по домам, переодеться, взять удочки, нехитрые пожитки и водку, собраться, доехать – как раз дело шло к восьми часам. Близкие сумерки, благодать природы и речка в полусотне шагов впереди.

Все, как и ожидалось.

С шумом откинув вперед на потертую торпеду спинку сидения, Диман выскочил следом и уже журчал, блаженно прищурившись, возле машины. Серега поморщился, но промолчал. Старый приятель, а что пьет как лошадь… Все мы не без греха.

– Жень, доставай припасы, чего сидишь, – отвернувшись от шумного единения с природой, проворчал Петрович. – Давай, давай, сын, рыбалка ленивых не любит! И лодку не забудь.

В восемь рук рюкзаки, палатку, спальники, многочисленные чехлы с удочками и приятно звенящие пакеты из «Магнита» вытащили быстро. Серега поспешил закрыть машину, чтобы не набились внутрь бесчисленные комары и прочая кусачая мелочь. Правда в старушке-«ниве» везде щели в палец, просочатся, гады, но облегчать им жизнь он не собирался. И так уже начали жрать всех четверых сходу, несмотря на модные спреи от всего летающего, включая авиацию НАТО.

– Костер надо бы первым делом. А в него пластинки для фумигатора кинуть! – засопел Петрович. – Вонять будет, но тварей этих разгонит вмиг. Проверенная тема.

Он больше всех хлопал себя по отвислым щекам, по лысине, умудрялся почесываться на ходу, несмотря на вещи в руках. Женька шел следом гораздо спокойнее. А Диману совсем отлично – он закинул себе всю поклажу на плечо, отчего перекосился и шагал немного боком, зато в свободной руке обнаружилась литровая баклажка, из которой он с удовольствием отпивал. Четыре шага – глоток, олимпийские темпы.

– Ты до ужина доживешь, алкашина? – ткнул его шедший последним Серега. – Рыбак хренов…

– Не бжи! – едва не поперхнувшись пенным, сообщил Диман. – Мне литров пять надо. И то для разминки.

– То есть водку ты не будешь? – Петрович даже от комаров отвлекся, оглянувшись. – Ну вот и славно!

– Ага, жди… Он и водку будет, и песни петь будет. – Серега пнул в сторону попавшиеся под ноги ветки. – У него яма желудка. Болезнь такая.