сопернику выпустил кровь?
По указке отца
на вдове королеве женился.
Он теперь и не принц.
Он теперь настоящий король.
Ну а старшая? Может, хоть ей
повезло по сюжету?
Четверых претендентов
отвергла весьма неумно
и упрямо несла на плечах
непосильную жертву,
проклиная любовь,
и его, и себя заодно.
Вы молчите, постылые жизни
хоть как-то устроив,
из гордыни, тщеславья ли, страха
свернувши с пути.
Вот и всё. Вот и предали юные клятвы.
Все трое.
Белокрылую птицу – любовь
загубили в клети.
Елена Яворская
«А любовь – это…»
А любовь – это
китайские палочки.
Попытка двоих
ухватить, удержать счастье,
белое, нежное…
Жаль, оно рассыпается.
Видно, долго варилось.
Видно, долго томилось
в бездонном чане судеб.
А если и ухватили —
оно достаётся лакомке,
что радостно ест угощение
из кованой чаши истории,
из глиняной миски сплетен.
Три листка из тетради
Листки из одной тетради —
братья?
На одном —
старательно, словно в прописи
(Димка, мы не торопимся?):
«Мама, иду гулять я
с Димой. Сперва в гастроном,
а после на дачу. Пока!»
На обороте —
начало стишка,
будто бы о природе,
по правде – о ней, о любви. Самой-самой!
Мама
улыбается строчкам,
как друзьям дорогим.
Сама ведь была до шестнадцати – мамина дочка,
такой же вот солнечный лучик.
И тоже писала стихи
о нежной любви неразлучной,
о доброй, о светлой любви – не о страсти…
А дождь за окном так и хлещет, и косит
девственно белые астры.
Осень первой любви. Счастливая дочкина осень.
Листки из одной тетради —
братья?
На другом —
поспешно, в одну строку
(Димка, уже бегу!
Ну что же такое – полдня всё бегом да бегом!):
«Мам, я уехала к Димкиной тёте,
ну, к тёте Наде…»
И – чётко:
«С ночёвкой».
На обороте —
смета домашних расходов
(«Кофе, консервы, рогалики, сода…),
узорчик по краю – что сети паучьи…
Предчувствия – вздор!
Морозный узор
на окне. За окном – алмазная снежная крошка и лёд
глянцево-чёрный, черней, чем графит.
А жизнь кого-то научит,
кого-то – сразу в расход.
Мать по привычке не спит.
Листки из одной тетради —
братья?
На третьем —
всего полстроки
(теперь – беги-не беги…):
«Мама, прошу никого не винить. И – прости».
Полдень почти.
Пальцы бумагу мнут.
И до смерти —
двенадцать минут.
Буквы жмутся друг к другу, дрожат.
Осталось чуть-чуть —
по лестнице вверх и – в полдень майский шагнуть
с двенадцатого этажа.
Лихой джигит на «жигулёнке»,
забытый где-то в девяностом…
Глядела на него Алёнка —
так астроном глядит на звёзды.
А под окошком стыли астры,
давно болея межсезоньем.
Он укатил. Навеки. Баста.
А ты всю ночь листала сонник.
И неувиденными снами
по стенам рассыпались блики.
И ветры под окном стенали
о том, кто мнил себя великим.
А кем же был? Звездою ранней?
Игрой-забавой – чет и нечет?..
Алёнка пестует герани
и всем твердит, что время лечит.
Невезучая
В одежде – весенние гаммы,
А мысли осенние, серые.
Ты смотришь четвертую серию
Житейской своей мелодрамы.
Бывает, скучаешь на лекции,