Читаем Обыкновенная любовь полностью

я была неловкой, нежной, слегка настороженной,

и всё время казалось: ключ о замок царапает…

Допивали чай, подошёл твой папа… молчала

и смотрела в чашку, зажав кулачок от боли.

Провожал домой, прижимался как бы случайно,

всю дорогу болтал о своём дурацком футболе.

Первый раз – неужели он не достоин лучшего,

чем вот так, на скрипучем диване, с дворовым мачо

обесценивать счастье – ворованное, колючее,

засекая время, как на футбольном матче…

Он

постони, мол, «не надо, сжалься…»,

будь же гибкой, сродни плющу,

вот поклянчи, поунижайся, а потом я тебя прощу,

в тихом плаче распялив губы, пошепчи мне, пошелести,

начинай же: мол, не могу, мол, без тебя не могу, прости.

а не станешь – тогда не очень-то и хотелось. да не реви,

без тебя претендентки – в очередь, по расчёту и по любви.

мне-то, в общем-то, фиолетово, но они – не тебе чета,

и раскованы, и без этого – «стоп, достаточно, всё, черта»,

море денег, любви, гламура, рестораны, юга, такси,

так что ты не сиди, как дура, и прощенья давай проси.

ну же, громче, давай, не слышу. улыбается свысока:

так и сдохнешь ты серой мышью, старой девой без мужика,

вот он сердится: мол, не то всё… он – святое, твоё, ничьё…

но при этом – хорош чертовски. в теле паника и нытьё.

он роняет слова тугие, потешается вдрызг и всласть,

но при этом – глаза такие, что вот так бы и отдалась,

век таскать бы его обноски, петь от радости в западне…

он прощает по-казановски. примиренье – «иди ко мне»…

вот и всё. расцепились, вялый поцелуй… потерпи, не ной.

и самой смешно от усталой, каждодневной мольбы ночной:

пусть продлится вот эта дольче вита, господи, ну рискни,

сохрани его на подольше, мне, рабе его, сохрани,

ты же милостив, ты же можешь – чтоб не выть,

не лежать пластом…

пусть он будет моею ношей, пусть он будет моим крестом…

«Что наша связь?..»

Что наша связь? —

Не счастье, и не грязь,

И не постылый брак,

А так…

А так же, как у всех.

Не стыд, не грех,

А горестный удел

Единства тел

Без единенья душ.

На сердце сушь.

И наважденья час,

Изнеможение закрытых глаз

И губ закушенных, и слов навзрыд.

Ярчайший взрыв,

На грани боли – наслажденья зов.

Что перед ним и стыд, и кровь, и кров…

Всё было так…

Но остается мрак,

И вот любовь уже не храм – кабак!

И послевкусье горького винца…

До капли, до конца

Уходит свет. Вновь холод и озноб,

Что наша связь – смешной калейдоскоп,

Стекляшек вязь…

А тело помнит грязь,

И я держусь уверенной рукой

За горький, обретённый вновь покой.

Но вдруг – из бездны, из её глубин

Любви забытой – незабытый гимн!

Нестройный хор коварных голосов…

На грани боли – наслажденья зов.

Соперница (Ненависть)

Дельный совет, о да, возлюбите ближних,

дальних и всяких-разных – такой пустяк.

Я бесконтрольно, беспомощно ненавижу,

злобствую… оказалось – могу и так,

если поток сознанья сосредоточен

чёрной воронкой, взбесившейся кутерьмой,

ты надоела, ты мне мешаешь, очень.

Это до отвращенья (к себе самой).

Молотом по вискам – пропадаю, глохну,

губы кусаю, до Бога не достучась.

Эй, дорогая, тебе там ещё не плохо?

Хоть вполовину, в четверть, в сотую часть?!

Ты же смогла прокрасться к нему, прорыться,

видя во мне простофилю, но не врага!..

А посиди у разбитого у корытца,

у прогоревшего, стылого очага,

в пропасть и в ад кромешный сверни с дороги!

Что же я… всхлипы, проклятия вразнобой…

А, подниму бокальчик – твоё здоровье.

Ты надоела. Царствуй, и чёрт с тобой.

Найди

тишина – будто ком в груди,

ночь – исплаканная, блажная.

так бывает. одна, одна я.

безнадёжно сиплю: «найди…»

одиночество затаив,

от никчемности холодею.

репутация старой девы.

потрясающий мой наив.

неужели и ты один?!

как представлю – мороз по коже.

несчастливый, родной. такой же.

ты, воззвавший ко мне: «найди…»

ты – мой вымечтанный, живой,

ты – мой выплаканный ночами,

поразительно, изначально

мой… достаточно? о, с лихвой…

я хотела, чтоб на ветру

целовались мы у подъезда,

чтобы вскоре – твоя невеста,

(а не гостья в чужом пиру!),

чтобы дети… чтоб сын и дочь,

чтобы ты обнимал с порога,

(здравствуй! – голос легонько дрогнул),

чтобы дома – смешной галдёж,

чтоб не мучиться посреди

посторонних семейных счастьиц!

чтоб лучиться, чтоб излучаться,

растворяясь в твоём «найди»!..

губы – шёлк,

наслажденье – шок…

взгляд – ожог,

и волной по телу…

чтоб на зов спешить оголтело,

чтобы вместо «найди» – «нашёл»!..

чтоб воскресный поход в кино,

чтоб щекою к плечу – блаженство…

мне отказано в самом женском.

не сподобилась. не дано.

«В стеклянных кружках уютно пенится…»

В стеклянных кружках уютно пенится,

А в баре сумрачная жара.

Нет, я не враг тебе, не соперница —

Твоя обманутая сестра,

Возьми его и держи на привязи,

На поводке, на крючке, на шнурке!

Ведь он – родниковый глоток без примеси,

Шальной вираж и крутое пике,

Ты доля его… но не доля – долька! —

Одна из долек, одна из вех,

Кричишь: он мой! Но спроси: надолго?

– О нет, – отвечу тебе за всех…

Терпи, люби, обмирай восторженно!

А время пущено во всю прыть,

Потом не жалуйся: мол, за что же мне?

Отвечу:

– Только за право быть:

И вознесенной быть, и униженной,

И красить жизнь в иные цвета,

Легонько гладить затылок стриженый,

И лоб, и складочки возле рта…

А позже – тихо задуй свечу свою,

Забейся в норку, замри в тени.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Горний путь
Горний путь

По воле судьбы «Горний путь» привлек к себе гораздо меньше внимания, чем многострадальная «Гроздь». Среди тех, кто откликнулся на выход книги, была ученица Николая Гумилева Вера Лурье и Юлий Айхенвальд, посвятивший рецензию сразу двум сиринским сборникам (из которых предпочтение отдал «Горнему пути»). И Лурье, и Айхенвальд оказались более милосердными к начинающему поэту, нежели предыдущие рецензенты. Отмечая недостатки поэтической манеры В. Сирина, они выражали уверенность в его дальнейшем развитии и творческом росте: «Стихи Сирина не столько дают уже, сколько обещают. Теперь они как-то обросли словами — подчас лишними и тяжелыми словами; но как скульптор только и делает, что в глыбе мрамора отсекает лишнее, так этот же процесс обязателен и для ваятеля слов. Думается, что такая дорога предстоит и Сирину и что, работая над собой, он достигнет ценных творческих результатов и над его поэтическими длиннотами верх возьмет уже и ныне доступный ему поэтический лаконизм, желанная художническая скупость» (Айхенвальд Ю. // Руль. 1923. 28 января. С. 13).Н. Мельников. «Классик без ретуши».

Владимир Владимирович Набоков , Владимир Набоков

Поэзия / Поэзия / Стихи и поэзия