Читаем Обыкновенная любовь полностью

Нагадала парнишке – хорошее ли, плохое ли,

Прибежал – помоги, мол, не то убью себя…

Что ж, она – из богатых, её ублажали-холили,

И красивая: губки-вишенки, глазки-бусинки…

Он, конечно, влюблён – так отчаянно, безвозвратно и

Безнадежно – безденежье, обнищание.

Он, конечно, уйдёт – добывать себе славу ратную,

Безделушку подарит ей на прощание…

А военное время по тропам дождём лило,

И хлестало, и небом слепило пылающим.

К ней сваты за сватами. Ей весело.

И она не ждёт его.

У отца на примете богатый соседский лавочник.

Тут и свадьбу сыграли – на счастье посуду разбили.

И помчались годы, и – вот она: щёки заревом,

Расплылась, раздобрела на мужнином изобилии,

Хоть полотна пиши – пышнотелая баба базарная.

И, как водится, зори майские, цвет черешневый,

И, как водится, пел соловушка – птаха райская…

Он вернулся – красивый, медалями весь обвешенный,

Взгляд орлиный и выправка генеральская.

Он – в родительский дом. Схоронили давно родителей.

Вниз по улочке зашагал, как былинный витязь.

А она у окошка – высматривает посетителей.

Он вошёл – вот и встретились. Вот и свиделись.

Он молчит. И она… Растерялись, как дети малые…

И головка её в чепце виновато клонится…

Он молчит. Он любил её. Он вспоминал её —

В том аду, где вообще ни о чём не вспомнится.

Он молчит – ей далекие битвы и громы слышатся,

И ещё – как всю ночь перед свадьбой стонала птица…

Ей немного стыдно себя – вот такой, расплывшейся,

Впрочем, стыд успел уже притупиться…

Он уходит – опять уходит. Чуть-чуть сутулится,

Но шаги отмеряет сурово, легко и чётко.

А она безнадёжно глядит и глядит на улицу,

Теребя векселя и банкноты, как будто чётки…

Напутствие

Ну сядь же, родной, ну выслушай,

помилуй – и пожалей,

коснусь я, как смысла высшего,

неловкой души твоей

и выдохну шелест имени,

склонюсь к тебе на плечо,

очисти, благослови меня…

О, как же ты юн еще…

Ещё не сомкнёт строфа уста,

ещё в уголке души

не зреет молитва Фауста:

«О молодость, не спеши…»

Послушай меня, я тоже

смотрела из-за кулис,

я тоже была, прохожий,

прохожий, остановись,

я тоже любила – грешница! —

вериги свои влача…

Налжёшься ещё. Натешишься

раскаяньем палача.

Любовь – это рай спасённый

и злая полынь-трава,

прости меня, мальчик весёлый,

за то, что она такова…

Устав от словесной ветоши,

и письма, и письмена

сожжёшь… Погоди, наверишься,

налюбишься допьяна,

надумаешься, намаешься,

свершишь над любовью суд,

а после поймёшь, мой маленький,

что вовсе не в этом суть…

Нагневаешься, напечалишься,

надкусишь плод бытия…

Вперёд же – ладья отчалила,

скользит по волнам ладья…

Незнакомство

Перейти на страницу:

Похожие книги

Горний путь
Горний путь

По воле судьбы «Горний путь» привлек к себе гораздо меньше внимания, чем многострадальная «Гроздь». Среди тех, кто откликнулся на выход книги, была ученица Николая Гумилева Вера Лурье и Юлий Айхенвальд, посвятивший рецензию сразу двум сиринским сборникам (из которых предпочтение отдал «Горнему пути»). И Лурье, и Айхенвальд оказались более милосердными к начинающему поэту, нежели предыдущие рецензенты. Отмечая недостатки поэтической манеры В. Сирина, они выражали уверенность в его дальнейшем развитии и творческом росте: «Стихи Сирина не столько дают уже, сколько обещают. Теперь они как-то обросли словами — подчас лишними и тяжелыми словами; но как скульптор только и делает, что в глыбе мрамора отсекает лишнее, так этот же процесс обязателен и для ваятеля слов. Думается, что такая дорога предстоит и Сирину и что, работая над собой, он достигнет ценных творческих результатов и над его поэтическими длиннотами верх возьмет уже и ныне доступный ему поэтический лаконизм, желанная художническая скупость» (Айхенвальд Ю. // Руль. 1923. 28 января. С. 13).Н. Мельников. «Классик без ретуши».

Владимир Владимирович Набоков , Владимир Набоков

Поэзия / Поэзия / Стихи и поэзия