Обыкновенные монстры

– О. – Другр сделала паузу, как бы раздумывая. – Почему самые маленькие существа, Джейкоб, самые беззащитные, вроде мышей-полевок, предпочитают темноту свету дня? Твой доктор Бергаст хочет сохранить мир таким, какой он есть: мир, где сильные отстаивают свои интересы, кроткие – знают свое место. Но я… Я не верю, что все должно быть так, как есть. Знаешь, почему темные таланты называются темными, Джейкоб? Это не связано с добром или злом, с тем, что правильно или неправильно. Они лишь позволяют слабым скрываться и жить жизнью сильных.

– Бертольт не был слабым, – прошептал Джейкоб.

Другр молчала, перед ее лицом клубился дым.

– Почему ты вообще помогаешь мне? – спросил он. – Зачем тебе это?

В звездном свете поскрипывал такелаж. Другр плавно поднялась черной тенью на фоне темных мачт корабля.

– Потому что и мне от тебя кое-что нужно, Джейкоб, – тихо сказала она. – Мне нужна твоя помощь.

Утром Фрэнк Коултон сидел на бочке, прислушиваясь к тихому шелесту сдаваемых карт. Теплый ветер трепал рукава его рубахи и заставлял потрескивать холстину парусов. На лице мужчины играли тени. Он был рассеян, потому что думал о Джейкобе. Фрэнк беспокоился об этом парне. По его широко распахнутым глазам можно было понять, что он не спал всю ночь.

Четверо крепких, с просоленной кожей матросов «Оранг-Лаута» расселись кругом, скрестив ноги и ухмыляясь, а второй помощник капитана раздавал им карты для игры в «дзанмай» – проклятие моряков. Карты под названием «карута» представляли собой маленькие цветные картинки, столь популярные на улицах Токио. Правила были просты: сложить вместе три карты, чтобы получить в сумме девятнадцать очков. Коултон, ценитель любого мастерства, в чем бы оно ни заключалось, с восхищением наблюдал за тем, как при победе матросы всякий раз одну за другой хватали его монеты и с наигранным изумлением охали.

Позже, в сумерках, Рибс сказала ему:

– Могу рассказать, как они это делали. Я подсматривала за ними.

Оставив свое занятие, он посмотрел на нее:

– Если тебя поймают за этим талантом здесь, на этом маленьком корабле, нас всех отправят назад в Сингапур. Вплавь. Просто веди себя как нормальный ребенок. Сможешь?

– Я не ребенок, – фыркнула Рибс, окинув его гневным взглядом.

Но залитые солнцем дни были слишком длинными, а теплый воздух – слишком густым и сухим. Нельзя было винить Рибс за желание побороть скуку, которая одолевала и его самого. Фрэнка все больше тошнило от морских волн, все сильнее тянуло на сушу, где он смог бы окунуться в холодную ванну; он пытался заглушить свое раздражение, но у него это плохо получалось.

Когда они находились в двух днях пути от Тайбэя, Коултон, закрыв дверь и убрав гамак, сидел в своей маленькой каюте за узким, прибитым к полу рабочим столом и что-то писал. Замерев, он положил ручку и полуобернулся на табурете.

– Так-так, – тихо сказал он, уставившись в потолок. – Если ты хочешь проделать с нами весь этот чертов путь до Шотландии, то должна запомнить кое-какие правила. И первое из них: не подкрадываться ко мне тайком.

Каюта была пуста. Джейкоб ушел наверх, на палубу. Корабль качался на волнах, поднимаясь и вновь падая.

Наконец из пустоты раздался голос Рибс:

– Как ты узнал, что я здесь?

– Я чую твой запах, девочка.

– Не может быть. – Она неуверенно принюхалась. – Ты не можешь меня чуять, правда?

Коултон закрыл свой журнал, заложив страницу пальцем, и устало вытер лицо свободной рукой.

– Ты же сказала, что не будешь пользоваться своим талантом на борту. Пообещала.

Рибс внезапно материализовалась прямо перед ним – тощая и совершенно голая.

– Так лучше? – усмехнулась она.

Коултон резко отпрянул, чувствуя, как его щеки заливает краска. Он отвернулся, нащупывая на гамаке изъеденное молью одеяло.

– Ради бога, – пробормотал он. – Что могут подумать другие, увидев тебя в таком виде? Я же говорил, чтобы ты вела себя как нормальный человек. А это ненормально.

– Фрэнк, Фрэнк, Фрэнк, – ухмыльнулась Рибс.

– Хочешь проделать остаток пути в моем чертовом сундуке? Что ж, мистер Коултон окажет тебе такую услугу.

Девчонка рассмеялась и в мгновение ока исчезла. Старое одеяло упало на пол.