Обыкновенные монстры

Наехав на расшатавшуюся доску из тех, которыми была вымощена улочка, повозка покачнулась, и Коултон вытянул руку, стараясь сохранить равновесие.

– Ну что ж, – он первым нарушил молчание. – Убедить ее поехать с нами будет не так уж просто.

– Я, напротив, думаю, что все прошло очень хорошо, – Джейкоб удивленно посмотрел на него.

– Черта с два.

– Она согласится. Дай ей денек на раздумья.

Товарищ окинул его странным взглядом. Джейкоб пока еще не очень хорошо знал этого человека. Коултон был старше его на десять лет, о чем напоминал при всяком удобном случае, и постоянно демонстрировал свой цинизм, который, как подозревал Джейкоб, не всегда был искренним.

– Послушай, парень, вот доживешь до моих лет, будешь подмечать и не такое, – сказал Коултон. – Говорю тебе, она даже не поняла, что мы ей предлагаем.

Джейкоб медленно надел шляпу, поправив поля. Посмотрел на мелькающие впереди босые пятки нищего, тянувшего повозку. Высокие колеса экипажа доходили ему до самых локтей.

– Убедить можно всякого. Она послушает нас.

– Не всякого.

Джейкоб ухмыльнулся. Коултон сердито заерзал на своем сиденье:

– Ты словно упрямый щенок, парень. Беспокоюсь я за тебя.

Повозка мчалась сквозь опускавшуюся темноту. Везде зажигались огни.

На самом деле Джейкоб не ощущал той уверенности, которую пытался показать. Дело было не только в их долгом морском путешествии, не только в Комако и ее сестре. В последнее время перед его мысленным взором все чаще вставали образы из прошлого: он видел себя, маленького трубочиста Джейкоба, прочищающего узкие дымоходы, пытающегося выжить на улицах Вены, полуголодного, красноглазого, отчаявшегося после смерти своего брата-близнеца.

Это было до того, как в его жизни появился Генри Бергаст, до того, как его вырвали из ужаса нищеты и привезли в Карндейл, одели, накормили, указали путь. Однако от прежней жизни у него навсегда осталась дыхательная болезнь и разбитое сердце. Он постоянно задавался вопросом: почему Бергаст не мог прийти раньше, пока его брат Бертольт был еще жив?

Он ненавидел Бергаста, судьбу и Бога и ненавидел себя за то, что думал об этом.

Дорогу преградила процессия монахов в желтых одеждах, стучащих в деревянные колодки и с причудливой интонацией нараспев повторяющих какие-то фразы. Возница рикши встал у обочины, дожидаясь, пока они пройдут. Джейкоб нахмурился и отвел взгляд. Нет, его тяготило не только старое беспокойство, с которым он жил всю жизнь, сколько себя помнил. Его волновали еще и сны.

По крайней мере, он убеждал себя, что это сны. Про них он Коултону не рассказывал, сам не зная почему. Может быть, все дело было в их особой яркости, а может, он просто не понимал, как объяснить, насколько реальными и похожими на явь они казались. Они всегда имели какое-то отношение к его умершему брату, хотя его самого в них не было – он не появлялся даже в воспоминаниях. Вместо этого там всегда возникала окутанная темнотой дама в старомодном платье с высоким воротником, плаще и шелковой шляпке. Она спокойно, рассудительно и мягко беседовала с Джейкобом, расспрашивала его, сыпала загадками. Во снах все всегда происходило в том же помещении, где он спал: в каюте на корабле, в токийском гостиничном номере со скрипучими полами – где угодно, и всегда он будто просыпался, а женщина уже сидела рядом, словно гостья, принесшая вести из иного мира.

– Ты вернулась, – говорил испуганно Джейкоб во сне. – Кто ты?

– Разве мы не всё, что можем себе представить, Джейкоб? – отвечала она низким, мягким, успокаивающим голосом.

Он пытался приподняться в постели, пытался увидеть лицо женщины.

– Чего ты хочешь? Почему пришла ко мне? – его собственный голос звучал пронзительно и испуганно.

Так начинался их странный диалог, похожий на текст из катехизиса: вопросы, которые он, казалось, не мог игнорировать, и ответы, которые давал почти неосознанно, как будто не мог сдержать их в себе.

– Чего ты хочешь, Джейкоб?

– Знать, что с теми, кого я люблю, все хорошо. Вернуть тех, кого я любил.

– А разве те, кого ты любил, не всегда с тобой?

– Мне страшно, я не знаю.

– Твой брат, твой брат-близнец, как же он?

– Я не спас его, не спас.

– Смерть – это не конец, Джейкоб, ведь ничего не длится вечно, – говорила она мягким, наполненным любовью голосом. – Я до сих пор ощущаю его присутствие, как и ты. И если Бергаст не позволит тебе открыть орсин, ты должен сам найти путь ко мне…

Потом видение развеивалось, и когда ошеломленный Джейкоб наконец просыпался, то не мог понять, происходило ли все во сне или наяву.