Комако проскочила через люк и побежала вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, задыхаясь от страха и тревоги. Она пронеслась по темному коридору мимо пустой каморки, которую делила с сестрой, потом спустилась по еще одной лестнице, путаясь в складках кимоно. Джейкоб, стуча башмаками по деревянным половицам, бежал за ней – он был медленнее и тяжелее, – но она не стала его ждать, не могла медлить, когда Тэси, пятилетняя Тэси, воплощение болезни, бродит по страшным, охваченным холерой переулкам. Комако знала, насколько суеверны бедняки, среди которых они прожили всю жизнь; она знала, на что они способны. Театральные уборщики с метлами в руках удивленно повернули головы, когда она промчалась мимо. Ей было все равно. Комако казалось, что теперь у нее совсем ничего нет, что все осталось позади. Распахнув дверь, она выбежала под теплый дождь.
Комако не хотела думать о словах Джейкоба, о том, что он пытался ей сказать. Она понимала или думала, что понимает достаточно, чтобы почувствовать, как от его предложения в ней закипает ярость.
Дождь хлестал ее по лицу, заливал глаза. Девочка вытирала капли ладонью. Она слышала, как по всему району Асакуса закрываются ставни, словно надвигается буря. Под некоторыми карнизами, покачиваясь на веревках и освещая перекрестки, еще горели фонари.
Вдруг за углом промелькнул край белого кимоно.
Джейкоб призывал ее бежать помедленнее и, сжимая шляпу в руке, старался не отставать. Но Тэси была так близко. Свернув за угол, Комако пробежала по узкому, залитому водой переулку, мимо сгрудившихся под карнизом бедняков, мимо женщины с потрепанным зонтом и наконец увидела свою сестру.
Такую маленькую и бледную. Малышка стояла неподвижно и дрожала от холода, несмотря на влажную жару. Ее взгляд был устремлен на обернутые тканью тела, как хворост сложенные под навесом гробовщика. Внутри горели фонари и раздавались мерные удары молотка.
Схватив Тэси за плечи, Комако развернула ее к себе.
– Зачем ты ушла? – закричала она. – Тебе нельзя выходить одной, без меня! Здесь небезопасно, Тэси. Ты слышишь меня?
Сестренка тупо уставилась на нее до ужаса темными глазами.
– Мне так холодно, – прошептала она.
Джейкоб остановился в нескольких футах и теперь стоял согнувшись, упершись руками о колени и не обращая внимания на дождь. Он тяжело дышал, с его бороды капала вода.
– Ее нужно увести отсюда, – крикнула Комако через плечо. – Ей опасно здесь находиться.
Внезапно распахнулась дверь лавки гробовщика, озарив переулок светом фонарей. Послышались голоса. Кто-то, хлопнув ставнями, выглянул в окно каморки для игры в маджонг. Заметив шевеление в соседнем храме, Комако, не раздумывая, шагнула к сестре. Их окружали несчастные жены, отцы, сыновья и дочери, чьих родных унесла холера.
– Комако… – прошипел Джейкоб.
Но предупреждать было уже бесполезно. Под дождь уже со всех сторон выходили скорбящие, озлобленные бедняки в лохмотьях и потрепанных соломенных шляпах. Одни держали в руках факелы, другие – палки, а кто-то даже размахивал над головой граблями.
В этот самый момент в другом дальнем уголке старого города Фрэнк Коултон сидел посреди гостиничного номера, скрестив ноги. Бумажный фонарь, свисающий с перекладины у него над головой, излучал тусклый оранжевый свет на его редеющие волосы, его толстые запястья. У дальней ширмы стоял видавший виды открытый кожаный дорожный сундук, он был пуст. В одной руке Коултон держал заряженный револьвер, в другой – кастет, как бы раздумывая, чем лучше воспользоваться. По всему полу и на каждой открытой поверхности он рассыпал мелкую серебристую пыль.
Все три перегородки-сёдзи были широко раскрыты, словно приглашая войти. Коултон закрыл глаза, задержал дыхание и прислушался к тишине.
Два часа назад он отпустил Джейкоба в кабуки, позволил ему встретиться с девочкой наедине – отчасти потому, что эта задача казалась ему достаточно легкой. В конце концов, парень умеет находить подход к людям – он буквально излучает очарование. Но еще Коултон хотел выполнить
Не каждый день выпадает возможность убить другра.