Обжалованию не подлежит

— Ах ты, идол проклятущий, это я — старая перечница? У тебя еще молоко на губах не обсохло, пес паршивый! Он это, он! — посмотрела она на Джаббарова.

Не было других мнений и у остальных соседей Королевой. Все подтвердили свои прежние показания: студент, встретившийся Азимову и Джаббарову на площади Пушкина, кондукторша и шофер такси.

Когда эта очная ставка была закончена, Крылов с некоторой раздражительностью сказал:

— Допустим, все они говорят правду, какой от этого толк? Не пойманный — не вор. Прямых улик у вас нет.

Раздражение Крылова обрадовало Макарова. Он понял, что преступник выдыхается, и, помедлив, усилил наступление, использовав два главных козыря: показания Муравьева и «фомич», которым была открыта квартира Королевой.

27

Муравьев зашел медленно, нехотя опустился на стул. Он заметно осунулся, стал, кажется, еще длиннее и нескладнее.

Крылов внешне спокойно встретил Муравьева. Если бы не Джаббаров и не Макаров, то он наверняка не сдержался бы, и Муравьев, пожалуй, не устоял бы, не смог бы устоять.

— Здорово, старик. Что ты хочешь сообщить этим приятным молодым людям? Здесь все понимают наоборот. Не забывай.

Джаббаров и Макаров догадались: Крылов предупреждал. Как отнесется к этому Муравьев? Сдастся? Атакует?

Муравьев не испугался Крылова и ничего не скрыл. Крылов сначала нервничал — пытался перебить Муравьева, потом начал успокаиваться, и вскоре на его лице появилась прежняя дежурная улыбка. Склонив голову так, чтобы глядеть на Муравьева снизу, он то и дело говорил: «Молодец, старик!»

Джаббаров и Макаров с интересом наблюдали за обоими. Они видели: Крылов и Муравьев ненавидели друг друга, хотя Крылов внешне был любезен. Значит, усилия работников ОУР не были напрасными. Цель была близка — через час-другой все встанет на свои места. Одни будут реабилитированы, другие, наоборот, уличены в преступлении. Дело уйдет в архив. Может, на год или на два, может — навсегда. Смотря по тому, как станут вести себя люди, причастные к этому делу.

Крылов неожиданно захохотал:

— Мели, Емеля, — твоя неделя. Врать ты, вижу, здоров. Наверное, специальные курсы закончил. А, старик?

— Значит, я вру, да? — вскочил Муравьев. — Вру, да? Ты говоришь правду? Э-эх, ты! Дураком прикинулся! Таких, как ты, надо...

— Нервишки не выдержали?

— Не выдержали!

— Гад! Тебя первого надо к стенке! Тебя! — Крылов грузно, всем телом повернулся к Муравьеву, стиснув зубы так, что на щеках вздулись темно-красные бугры. — Тебя! Ты ограбил мужчину! Ты! Как он умолял тебя! Забыл? — Он повернулся к Джаббарову, вытянул шею, напрягся. — Пишите, гражданин следователь. Пишите, ладно. Я тоже был с ним. Нужно бы обо всем раньше рассказать. Пожалел человека. Думал, в тюрягу попадет — натерпится горя. Пишите. — На его лице опять появилась дежурная улыбка. — Только не мудрите, гражданин следователь. Не пришивайте чужое дело. Я свое отстрадал. На этот грабеж пошел по глупости. Пьяным был. Ничего не соображал. Вообще-то я не пью. Эта длинноногая цапля меня совратила.

— Ах ты, мать твою... Значит, я совратил тебя? — еще раз вскочил Муравьев. — Ты, выходит, ни того... не пьешь? А?

— Подождите, Муравьев, — сказал Джаббаров. — Не кипятитесь. Побудьте пока в коридоре.

— Хорошо.

Муравьев вышел.

Джаббаров кивнул вслед:

— Когда вы познакомились с ним?

Крылов подумал немного, потер вспотевший рукой лоб:

— Дней двадцать назад.

— Он называет число. Двадцать девятое апреля.

— У него память лучше.

Макаров положил перед Крыловым ломик «фомич», получив взглядом у Джаббарова разрешение, продолжил допрос:

— Узнаете?

— Видел.

— Где?

— У Муравьева.

— Муравьев утверждает, что ломик ваш.

— Врет.

Крылов еще что-то хотел сказать, однако не успел: казалось, кто-то пнул здоровенной ногой здание. Оно вздрогнуло, заскрипело, как старое дерево, заходило ходуном. С потолка посыпалась штукатурка, замигала настольная лампа, запрыгала на столе, как живая. С тумбочки на пол полетел графин с водой. Во дворе что-то ухнуло.

«Ну вот, снова началось», — с досадой подумал Джаббаров.

— Семь баллов, — посмотрел на него Макаров.

— Не меньше.

Крылов неожиданно сорвался с места: метнулся к выходу, заорал, как помешанный:

— А-а-а-а! А-а-а-а-а-а!!

Макаров шагнул за ним.

—Не беспокойся, Григорий Максимович, — остановил его Джаббаров. — Никуда он не уйдет. Сегодня дежурит Якубов. У него нервы железные. Пост не бросит. Вообще-то тряхнуло здорово. Я не завидую тем, кто сейчас находится в эпицентре. Когда это кончится?

— Не скоро, говорят. Слышали выступление Уломова?

— Слышал... Как там Карима?

— Так же, как и вы. Судя по всему, у вас характеры одинаковые. Такой толчок не испугает ее... О, вот и наш гость, — вскинул Макаров глаза на входившего в кабинет Крылова. — Куда это вы убежали? Мы уже забеспокоились. Нельзя же так. Садитесь, пожалуйста. Не стесняйтесь.

Крылов сел:

— Стихия.

— Стихия. А нервишки у вас, оказывается, с надрывом. Не мешало бы подлечить.

Джаббаров посмотрел на следователя. Макаров продолжал спокойно сидеть. Чего там таить — такой толчок многих сорвал бы с места.

Макаров между тем продолжал: