Обжалованию не подлежит

— Что ты, не смеюсь, Карима. Я радуюсь... Потому что ты есть у меня, потому что люблю тебя.

Карима ответила тихо, словно боялась, что ее может услышать еще кто-нибудь:

— Все услышала, все поняла, Касым.

Джаббаров положил трубку, когда в ней послышались короткие гудки, присел в кресло и долго сидел, прислушиваясь к стуку собственного сердца, думая о жене, о времени, прожитом вместе с нею, о людях, с которыми встречался в эти тревожные дни.

Вывел его из задумчивости Азимов. Войдя в кабинет, он сказал отрывисто:

— К полковнику!

Розыков был не один. В кресле, придвинутом к столу, сидела женщина лет тридцати пяти в темном костюме. Она смотрела перед собой печальными глазами, словно задавала кому-то невидимому вопрос:

«Стоит ли вообще жить на свете?»

— Садитесь, — указал Розыков на свободные стулья.

Джаббаров и Азимов сели.

— Касым Гулямович, это жена Муравьева, Александра Дмитриевна. Пришла к мужу... Можем ли мы разрешить ей свидание?

Джаббаров посмотрел на полковника. Странно, почему он спрашивает об этом? Он начальник, сам решает, что делать в каждом конкретном случае. Впрочем, к мнениям подчиненных Розыков всегда прислушивался и принимал, если видел, что они полезны.

— Я думаю, что мы можем отпустить Муравьева домой.

Розыков вскинул на Джаббарова глаза:

— Даже так?

— Мы можем отдать его на поруки. В коллектив, где он трудится. Это к тому же послужит хорошим уроком для тех, кто не прочь выпить за чужой счет.

— Согласен... Ваше мнение, Тимур Назарович?

— Я... согласен тоже, — покраснел Азимов. Ему было приятно то, что Розыков обратился к нему по имени-отчеству. — Эти два дня я посвятил Муравьеву. Думаю, что он небезнадежен и коллектив согласится взять его на поруки.

Жена Муравьева, не в силах больше сдерживать себя, громко разрыдалась.

29

Они подошли к открытому окну: начальник отдела уголовного розыска, старший оперуполномоченный и оперуполномоченный. Подошли молча и стояли тихо, глядя на Муравьевых, которые неторопливо пересекли улицу и так же неторопливо пошли по тротуару, вдоль высокого деревянного забора, за которым маячил подъемный кран.

— Итак?

Азимов повернулся к Розыкову, отходившему от окна, неуверенно предложил:

— По-моему, пора по домам. Уже десятый час.

— Да-да, — тотчас заторопился Джаббаров. — Карима просила приехать пораньше. Пора по домам.

— Ну что ж, раз пора, значит, пора, — возвратился Розыков к столу. — Кстати, Тимур Назарович, присмотритесь к курсанту Аденину. Мне кажется, из него выйдет неплохой криминалист.

— Хорошо, Якуб Розыкович.

Из здания вышли вместе. На крыльце остановились, с жадностью вдохнули прохладный вечерний воздух.

— Касым Гулямович, завтра можешь идти в отпуск. Я говорил с начальником управления. Он не против. Обрадуй жену.

Джаббаров отказался:

— Нет, Якуб Розыкович, я не могу сейчас уехать из Ташкента. Это будет равносильно предательству. Уеду, когда успокоится земля.

— Не придется ли тебе ждать несколько лет? — засмеялся Азимов.

— Ничего. Подожду.

— Ладно. Уговорил, — протянул Розыков руку. — Всего хорошего. Передай Кариме Исраиловне привет.

— Спасибо, Якуб Розыкович... Когда же вы приедете к нам? Она все глаза проглядела. Между прочим, печка у меня уже не дымит. Работает, как часы.

— Сам исправил?

— Сам. Правда, не всё. Кое-что сделал сосед.

— Печник?

— Да.

— Ясно.

— До свидания.

Джаббаров легко сошел с крыльца и вскоре скрылся за большим пятиэтажным зданием, темневшим на углу улицы. Розыков повернулся к Азимову.

— Нам, кажется, по пути, Тимур Назарович?

— Нет, Якуб Розыкович. Сегодня я иду на именины друга.

— Один?

— С Андреем.

— Литу не берете?

— Возьмем, если согласится. Я еще не говорил с ней. Рано ушла на работу.

Розыков протянул руку:

— До свидания.

Азимов пожал руку, энергично тряхнув головой:

— До завтра, Якуб Розыкович!

Розыков закурил и, взглянув на окно, за которым маячила высокая фигура дежурного офицера, не спеша зашагал по тротуару вдоль покосившихся старых домов.

30

Каранов все-таки переломил себя — сказал, где хранится статуэтка Лепешинской. Джаббаров сам съездил за ней и в этот же день повез к Королевой.

Королева, казалось, помолодела на несколько лет, как только увидела знакомую фигурку, потянулась к ней.

— Боже мой, неужели это она?

— Она, Анна Дементьевна, она!

Наверное, Королева не слышала Джаббарова. Она прошла в глубь комнаты, присела на стул и прижала статуэтку к щеке.

Джаббаров поспешно повернулся и, не прощаясь, вышел на улицу.

Вечером, на следующий день, к Джаббарову в кабинет заглянул старшина Нетудыхата, дежуривший в этот день в здании. У него был виноватый вид.

— Вы еще здесь, товарищ капитан? Там до вас рвется громодянка Королева. Шо сказаты ей?

— Як шо? — невольно по-украински произнес Джаббаров.

— Ну як? Сказаты, шо вы тут али нэма? Вона хоче с вами побалакать. Може, пожертвуете для ии хвылыну? Сдается, шо вона дюже растривожена?

— Пожертвую, конечно, пожертвую. Зови ее сюда... Подожди, подожди, Нетудыхата. Я сам.

Джаббаров выскочил из-за стола, выбежал из кабинета, чуть не свалив на ходу тумбочку с графином, прыжками сбежал по крутой лестнице и остановился у широкого низкого входа в вестибюль.