Очаг

3 В городе, что так от нас далек,
Я успел купить подарок маме:
Пестроцветный шелковый платок,
Вышитый искусными руками.

Посредине — спелых вишен гроздь,

Алая и вместе — золотая.
По углам, разбросанная врозь,
Журавлей стремительная стая.

Вишни мне сказали в скорбный час:

— Для кого нам рдеть свежо и ярко? —
Журавли курлычут: — Здесь, у нас,
Ей не нужно твоего подарка.

Ты вернешься... Но тебя встречать

Мама не поднимется на крышу.
«Здравствуй, сын!» — не скажет больше мать,
Мамин голос снегопада тише.

Ты любил ее от всей души.

Не всегда спешил домой, быть может...
А теперь — спеши иль не спеши —
Уж ничто ее не потревожит.

Вырежь хоть сто тысяч журавлей —

Не увидеть ей родного крова.
Ты помочь ничем не в силах ей,
Вечный странник, путник непутевый!

Дагестан твой от тебя далек.

Дома
там все жители аула
Нынче отдают последний долг
Той, что ночью смертным сном уснула.

Настежь окна. Кажется, погас

В мире свет. И не прерваться ночи.
Ждут тебя уже который час
Старики, присевши у обочин.

Мама в доме тоже ждет тебя

В горестном своем наряде белом.
Слышишь? Плачет вся родня, скорбя,
Причитает над недвижным телом.

Кладбище... Но бросили копать

Люди на минуту...
Ждут кого-то?..
Нет, пуста дорога! Снег да гладь...
Вновь они берутся за работу.

Заступы железные сильней

Застучали в тишине погоста.
Вышел самый старый из друзей
И сказал торжественно и просто:

— Спи, горянка!..

Ты всегда была,
Как родник — прозрачна и светла.
Ты в трудах детей своих взрастила,
Отдала последние им силы,
Всю любовь, все сердце отдала
И свершила материнский долг —
Самый высший в мире...—
Старец смолк.

4 Чем облегчить мне тоску свою?!
Молот схватил я. В колокол бью.

Что ни удар — моя скорбь лютей...

Здесь, в Хиросиме — царстве смертей,—

Смертью одной удивить нельзя.

И далеко от меня друзья!

Здесь не поймут моего языка,

Боль моя кажется здесь мелка.

Тяжко гудит и рокочет медь.

Горько и страшно осиротеть,

Пусть даже прожил ты много лет,

Пусть многоопытен ты и сед!

Мамы не стало. Мама ушла...

И, надрываясь, колокола

Плачут об этом, гудят, гремят...

Эту тягчайшую из утрат

Трудно снести на своей стороне,

А на чужбине тяжко вдвойне.