Очаг

Гул сочувствующей провожающей толпы усиливался. Женщины с детьми стояли в сторонке небольшой группой, закрыв рты яшмаками и пониже натянув на лбы свои боруки. И хотя до сегодняшнего дня семья Кымыша бая была одной из самых уважаемых, самых желанных в селе семей, сейчас никому не хотелось разделить её участь.

Кымыш-дузчы всегда мечтал жить полной семьёй, и эта мечта его сбылась после женитьбы сыновей и рождения внуков. С тех пор он не уставал молиться и благодарить Господа, просить Его, чтобы Он и дальше опекал его семью.

Один из братьев Узбеклыча сын Сахетдурды сидел опечаленным в паре шагов от Кымыша-дузчы, прислонившись к стене дома. Его взгляд сейчас был устремлён куда-то вдаль, словно он рассматривал холмы Пенди, он не принимал участия в общих разговорах, потому что душили слёзы, и не мог выговорить ни слова. Его мысли были о том, как состарился старик, до сего времени по-родственному помогавший всем, что его сыновья сегодня уедут и будут находиться далеко от дома, а когда Кымыш-дузчы уйдёт из жизни, рядом не окажется ни одного сына, чтобы бросить в его могилу ком земли. Так принято у многих народов, в том числе и у туркмен.

Но вот наступил час, когда надо было трогаться в путь. Лица людей выражали смешанные чувства, сочувствия к отъезжающим, ненависти к представителям власти. Больше всего сердобольные женщины жалели детей, которые вынуждены разделить судьбу своих несчастных родителей, они не могли сдержать слёз, всхлипывали.

Джемал мама, не могла стоять в одном место. Много раз поцеловав, вдыхая запахи запеленованного Рахмангулы, которого держала на руках, наконец передала его матери, которая уже сидела в телеге. Когда в толпе перед отправлением началось шевеление, она, взяв за руку Рахманназара, подошла к сидящим на коленях деда и похожих на двойняшек внукам Алланазару и Аганазару, попрощалась с ними.

– Идите сюда, детки, я ещё раз обниму и поцелую вас перед отъездом.

Всхлипнув, бабушка широко раскинула руки и обняла сразу обоих внуков.

Аманназар и Алланазар были одеты в новенькие белые рубахи-косоворотки, на головах у них были новые расшитые шёлком красивые тюбетейки, вид у мальчиков был торжественный, словно они собрались на свадьбу. Оба были подпоясаны сплетёнными из хлопковой пряжи полосатыми кушаками.

Увидев, что телеги вот-вот отправятся и Кымыш-дузчы, опираясь на посох встал с места.

Кымыш-дузчы по-прежнему размышлял о горькой судьбе сыновей, невесток и внуков, что он ничем не может помочь им, облегчить их участь. За что ему такое несчастье?! Как он без них будет жить дальше? Нужна ли ему такая жизнь, если птица счастья упорхнула от него?! Нет, не хотелось ему больше жить. «Почему, почему Бог не забрал меня раньше, чтобы я не мог видеть несчастье своих детей и внуков?!» – рвал он себе душу, зная, что больше никогда не увидит детей и внуков своих, не услышит их милые голоса. И виновных в этом не найти. «Таково требование властей!» – скажут они и махнут рукой. И что ты можешь сделать? Саблей размахивать? Но тогда лишишься и той малости, что останется у тебя.

… И если уж размахивать саблей, где ты раньше был, когда народ, сев на коня, защищал своё имущество, землю и скот? Жил себе спокойно, землю возделывал, говорил, не тронут, если ты не лезешь на рожон… Поздно уже…

Прощаясь вместе с братом с провожающими, Оразгылыч вдруг заметил отца, который, сгорбившись, убитый горем стоял с посохом в руке. Не желая, чтобы люди видели сникшего старика, которого раньше никогда не видели в таком состоянии, он с трудом выдавив из себя улыбку, предложил старшему брату: «Пойдём, теперь с акгамом попрощаемся!». С этими словами они направились к отцу.

Увидев идущих к нему сыновей, Кымыш повернулся к ним немного качнулся, как будто у него подогнулись колени, и ноги перестали держать его некогда могучее тело.

– Акга, мы поехали, а вы оставайтесь и будьте живы и здоровы! – Сыновья прощались.

Кымыш-дузчы положил руки на плечи сыновей. Вот они стоят перед ним – его опора и надежда.

– Да хранит вас Аллах, дети мои! – его голос дрогнул, стал хриплым. – Я-то вряд ли дождусь вашего возвращения, так что не держите на меня обиды! – Когда старик начал дрожать всем телом, сыновьям показалось из глаза вот-вот текут слёзы. Не желая отпускать от тебя, он крепко прижимал сыновей и печально бормотал: – Дети мои, дети, мои сынки…

Оразгелди, жалея отца, который сильно сдал после разговоров о ссылке, решил хоть как-то снять это напряжение, разрядить обстановку.

– Слушай, акга, нас не будут долго держать, очень скоро отпустят, и мы вернёмся домой!

– Дай-то, Бог!

– Наверно, нас поселят где-нибудь в окрестностях Мары.

– Хорошо бы, Мары хоть и далеко отсюда, но всё же наша земля.

– Мы вернёмся, акга, и дети вернутся.