— На заводе сейчас не дураки работают, — ответил Гарик. — А если у нее уже был кто-то из наших? Ты говорила, что коллеги Сергея обращались в органы по поводу его исчезновения.
— Ну, если были, то надави на жалость. Мне кажется, Гарик, что, несмотря на все свои загоны и радость от полученной свободы, она все же никогда не жила одна. Там ведь была полная и благополучная семья, где она была не единственным ребенком. А когда родители скончались, то именно брат их ей и заменил. Наверняка перегибал палку, но ведь и защитником был, и советчиком. Врагом-то вроде не был.
— И обеспечивал ее, — добавил Гарик.
— И обеспечивал, совершенно верно. И шмотки покупал или деньги на них отстегивал. Тут без вариантов. Я видела ее всего один раз, и девочка была не в драную рубашонку одета. Там прикид отнюдь не копеечный. То есть со стороны могло выглядеть так: он был для нее слишком воспитатель, но прекрасно понимал, что запереть в четырех стенах ее не получится. Поэтому выбрал середину, но не удержал баланс. Он же сам не старик, прекрасно осознавал, что какие-то ограничения ни к чему хорошему не приведут. А они с сестрой теперь друг у друга одни в целом свете. Слушай, Папазян, я бы сама с ней даже по телефону поболтала о нашем, о девичьем, но подросток она умный и высокомерный. На контакт со мной уже дважды не пошла.
— Ну, я понял тебя.
— Спасибо. Мне обязательно нужно знать, куда он делся, когда обещал вернуться, по какой причине вообще оставил ее одну? Что говорил, когда звонил ей? Сколько раз звонил, каким тоном разговаривал? Было ли что-то подозрительное в его звонках? Например, он вдруг позвонил на рассвете — такое возможно, это в порядке вещей для него?
— Понял, понял, — успокоил меня Гарик.
Я продиктовала ему телефон Марии Бураковой.
— Звонить ей не нужно, я на крайний случай телефон даю. Она меня отшила по телефону, не думаю, что с тобой станет разговаривать. А еще узнай, пожалуйста, во что Сергей был одет перед отъездом. В частности, не было ли у него с собой желтой спортивной куртки от спортивного костюма?
— Что-нибудь придумаю.
— Спасибо, Гарик. Побегу.
И я бы побежала, потому что мне очень нужно было поговорить с майором Пашковым, а еще больше — с Клавой, но на экране телефона вновь высветилось папазяновское имя.
— Ты знаешь, — задумчиво сказал он, — но мне кажется, ты очень в Маше ошиблась. Я, конечно, всего не могу знать, но что ты там говорила про ее нежелание идти на контакт?
— Гарик, — уронила я челюсть, — мы попрощались две минуты назад. — Что… как ты успел… объяснишь?
— Не буду, — отмахнулся Гарик, — потому что Маше я просто позвонил.
— И представился знакомым частного детектива Татьяны Ивановой?! — чуть не взвыла я. — Чушь. Она меня, наверное, и не помнит.
— Да, Тань, позвонил. Да тихо ты, все она помнит. Сразу влепила мне: «А что, Татьяна теперь через посредников работает?» Она, я ж говорил, по внутренней сути своей еще ребенок, и если уж искать обходные пути, то они не должны нанести ребенку психологическую травму. Да и дети сейчас, знаешь, умненькие. Поэтому твоя красотка сразу посоветовала мне идти лесом.
— А ты и пошел… — пробормотала я.
— Пошел. И тебе бы педагогику какую, что ли, полистать.
— Полистаю, Гарик. Найду пропажу — и сразу же, прямо на месте и полистаю.
— Маша сказала, что будет разговаривать только с тобой.
«Вот те на, — пронеслось в голове. — Что-то ты, Танюх, часто стала ошибаться в людях».
— Так и сказала?
— Нет, я это только что придумал.
— Понятно… Тогда отбой.
Есть у каждого мыслящего существа то, что он переносит с большим трудом. Киря, к примеру, не любит на людях проявлять чувства. У него и эмоции все какие-то отработанные, ничего лишнего. Тот же Папазян страдает от такого социального явления, как ожидание своей очереди. Даже если перед ним в этой очереди будет всего пара социально неопасных элементов. Да хоть кого возьми… Мои новые знакомые из Очажков. Автослесарь Миша хватается за сердце, если видит, что кто-то наплевательски относится к личному автомобилю. Зоя Константиновна не любит открывать перед чужими душу — ее рассказ о себе дался ей очень нелегко. Майор Пашков терпеть не может панибратства и даже в рамках сотрудничества держит четкую дистанцию. А я, к злости своей на себя же, не всегда могу найти общий язык с человеком младше восемнадцати лет.
Я вертела в руках телефон. Пообщавшись с младшей сестрой Сергея лишь один раз вживую, один раз — по телефону и примерно зная о том, как свободно она живет в настоящее время, только по рассказам ее соседки, я и не предполагала, что Маша захочет выйти со мной на связь. Помню же, как она меня встретила, там хорошими манерами и не пахло. Я уже и надежду пообщаться с ней потеряла, хотя, если не врать самой себе, мне было гораздо проще установить за ней слежку. Сейчас это было бы особенно кстати. Но если такой «фрукт» сам падает в руки, то грех отказываться рассмотреть его поближе, прежде чем решать, что он внутри испорчен.
И я набрала Машин номер.
— Здравствуй, Мария.