Очарование первой любви

— Знаю, Барт, — помолчав, заговорил Ван, — ты не одобряешь, что мы с Энни живем не расписываясь. Мне это тоже не нравится. Я люблю ее. И хочу на ней жениться. У меня есть дом и хватает денег на то, чтобы его отремонтировать и содержать в порядке. Единственная проблема — карьера Энни. Она прекрасно говорит по-французски и по-итальянски и, я уверен, с легкостью найдет себе работу в какой-нибудь местной газете. Но это ее не устраивает. Энни рвется к славе. Столичное издание с миллионным тиражом — на меньшее она не согласна.

Он помедлил, ожидая, что Барт вставит какое-нибудь замечание. Но старик молчал.

— Скажу честно, — продолжал Ван, — я не хочу жениться на деловой женщине. Многие мужчины вынуждены отправлять жену работать, потому что не могут прокормить семью в одиночку, но у нас, слава Богу, не тот случай. Я собираюсь восстановить Оренго во всем его былом величии. Это долгое и сложное дело, которым кто-то должен руководить. И мне хотелось бы доверить его Энни. У нее есть все, что для этого нужно: необходимые знания, вкус, умение ладить с людьми. Кроме того, она очень любит поместье. Вот настоящее дело, — продолжал Ван, разгорячившись, — не то что эти ее статейки, которые сегодня читаются взахлеб, а завтра летят в мусорную кучу!

— Но журналистика у нее в крови, — напомнил ему Барт. — Ее прадедушка издавал газету в маленьком английском городке — и, клянусь Богом, это была одна из лучших газет в тогдашней Англии! Дедушка работал в «Таймс». Отец начинал там же, потом перешел на телевидение...

Помолчав, он продолжал:

— Это сидит в генах. Думаешь, почему я не могу жить без моря? Да потому что дедушка с материнской стороны у меня был капитаном. Вряд ли кто-то из твоих предков занимался компьютерами, — улыбнулся он, — но, если ты пороешься в семейных архивах, думаю, найдешь там прадедушку-изобретателя или что-то в этом роде.

— Пожалуй, ты прав, — согласился Ван. — Но ведь желание иметь семью и детей тоже сидит в генах... по крайней мере у большинства людей. У Энни щедрое, любящее сердце, одной работы ей для счастья мало. И потом, журналистика сильно изменилась со времен ее дедушки. Сейчас это довольно грязное ремесло. Ты можешь представить себе, как Энни, размахивая фотоаппаратом и расталкивая своих коллег, спешит к месту катастрофы, чтобы сделать леденящий душу репортаж для какой-нибудь желтой газетенки?

— Да, у журналистики есть своя темная сторона, — сухо ответил Барт. — Но ни одна профессия — даже святая профессия врача — не свободна от грязи. Ты, Ван, не можешь решать за Энни, как ей строить свою жизнь. Пусть разберется во всем сама. Я понимаю, что ты чувствуешь, сынок, — добавил он. — Но прошли те времена, когда женщины во всем повиновались мужчинам. Даже тридцать лет назад... да, уже в то время женщина, которую я любил, отказалась в угоду мне ломать свою жизнь.

— Может быть, теперь она об этом жалеет.

— Да нет, не думаю. Со мной ее ждала очень нелегкая жизнь...

— Но я не предлагаю Энни трудной жизни! У нее будет все, что она захочет!

— В данный момент она хочет развиваться как творческая личность. А ты пытаешься привязать ее к своему поместью. Лучше потерпи и дай ей самой разобраться в том, что для нее важнее.

— И долго мне придется ждать? — поморщившись, поинтересовался Ван.

— Кто знает? Но одно я скажу тебе точно: не стоит идти под венец, если жених хочет одного, а невеста — совсем другого. Это верный путь к разводу.

Энни догадывалась: между мужчинами произошел, по определению дяди Барта, «разговор по душам». Но о чем шел разговор и чем кончился, ни Барт, ни Ван ей не рассказали, а она и не спрашивала.

К ее облегчению, после этого разговора Ван перестал на нее давить. И в последующие несколько месяцев не заговаривал ни о переезде в Оренго, ни о свадьбе. Видимо, он решил пока оставить все как есть.

Прошла зима. В марте Энни отправилась в командировку в Лион — собирать материал для статьи о семье одного из знаменитых «мануфактурных королей». Именно там Энни обнаружила, что у нее задерживаются месячные.

Прошло два дня — Энни забеспокоилась, а на третий день просто запаниковала. Разумеется, она понимала, что для задержки могут быть десятки причин, но в данном случае ни одна из них не подходила. У Энни не было проблем со здоровьем, и стрессов она не испытывала, по крайней мере не больше, чем любая журналистка. Оставалось одно объяснение: привычные средства предохранения ее подвели. Она беременна.

По дороге в Париж Энни не строчила в блокноте, как обычно. Она сидела, тупо уставившись в окно.

Энни хотела иметь детей, но только не сейчас, а когда сделает себе имя в журналистике. Лет через семь-восемь, не раньше.

Вана дома не было: он должен был вернуться из Штатов только вечером. Энни бесцельно бродила по квартире, всей душой желая, чтобы Ван поскорее приехал.

Позвонив в справочную, Энни выяснила, что самолет прибывает по расписанию. До возвращения Вана оставался целый час. Чтобы отвлечься, она включила телевизор. На экране, по иронии судьбы, героиня какой-то мыльной оперы со слезами на глазах объясняла, что беременна.