Очарование первой любви

Энни понимала, что Ван рассуждает разумно. Но... Ему легко говорить! Ведь это не его карьере грозит гибель, не его жизнь летит кувырком! Что вообще мужчина может понимать в беременности? Секретарша в их редакции беременна — и это какой-то кошмар! Каждое утро ее тошнит. Однажды они столкнулась в дамской комнате — бедняжка Иветта была похожа на привидение!

Конечно, несколько недель утренней тошноты можно и перетерпеть. Но у Иветты совсем другая ситуация: ей уже двадцать восемь, она замужем и ребенок у нее желанный и запланированный. Она собирается родить двух детей подряд и не выходить на работу, пока младший не достигнет школьного возраста, а может быть, и дольше.

В отличие от Энни Иветта не делает карьеру. Она всю жизнь была секретаршей и на пенсию выйдет в той же должности. Заработка ее мужа вполне хватает на жизнь им обоим, хватит и детям. Она работает, можно сказать, для собственного удовольствия, да еще для того, чтобы немного повысить уровень жизни семьи.

А для Энни журналистика — дело жизни. И в ближайшие пять-десять лет она собирается неуклонно повышать свой профессиональный уровень и завоевывать известность, а вовсе не нянчиться с ребенком!

Ван допил вино и налил себе еще стакан.

— А теперь пойдем в постель, — проговорил он. — Я скучал по тебе.

В первый раз за всю их совместную жизнь это предложение вызвало у Энни гнев и отвращение. Не выдержав, она взорвалась:

— Ты все это подстроил! Я уверена, это не ошибка! Ты специально сделал мне ребенка!

Желание в его глазах погасло — словно выключился свет. Лицо затвердело, как на медали.

— И с какой же целью? — очень тихо и спокойно спросил он.

— Да это очевидно! — выпалила Энни. — Чтобы жениться на мне и увезти меня в Оренго, зачем же еще?

Ван поднялся с места. На скулах его под смуглой кожей заходили желваки. Он был по-настоящему разгневан, и впервые Энни стало страшно.

— Я буду спать в кабинете, — ровным голосом сказал он.

Энни проводила его взглядом. Ван не пожелал ей спокойной ночи, вообще не произнес больше ни слова. Молча прошел в кабинет, где стоял диван, и закрыл за собой дверь.

Даже не обернулся.

Всю ночь Энни проворочалась без сна, а утром обнаружила, что все тревоги были напрасны: она не беременна. Об этом следовало бы догадаться — ведь вчерашнее ее поведение было типичным: за сутки до менструации Энни всегда становилась тревожной и раздражительной. Хотя, конечно, это не оправдывало безобразных обвинений, брошенных в лицо Вану.

Она пошла к нему, чтобы извиниться, но его уже не было. Должно быть, он ушел очень рано.

Вечером Энни все-таки извинилась. Ван выслушал ее сбивчивые оправдания и вроде бы простил, но холодок между ними остался. В тот вечер они не завершили примирение в постели, как обычно, а в следующий раз занимались любовью по ее инициативе.

Энни чувствовала, что между ней и Ваном пролегла трещина — невидимая, но глубокая, может быть, неизгладимая. В порыве безрассудной ярости она разрушила существовавшее между ними доверие. Она понимала: единственный способ загладить вину — это согласиться на его предложение, дать ему то, чего он хочет больше всего на свете. Но сделать этого она не могла.

Прошло два месяца, и Энни с Ваном уже забыли о ссоре — по крайней мере так казалось.

Но вдруг грянул гром: Энни получила предложение поработать в известной лондонской газете. Она не ожидала такой удачи и, конечно, не собиралась от нее отказываться.

А Ван, услышав об этом, заявил:

— Хочешь в Лондон — поезжай. Только без меня.

— Но почему? Ты же сам говорил, что расстояние ничего не значит, если есть Интернет. Ты управляешь своей фирмой из Парижа, так почему бы не управлять ею из Лондона?

Ван не принадлежал к людям, которые чертыхаются на каждом шагу: крепкие выражения он употреблял крайне редко, лишь тогда, когда что-то выводило его из себя. Но сейчас он ответил:

— Да потому, черт побери, что мне это не нужно! Я хочу жить в Оренго. Ты прекрасно знаешь, что значит для меня этот дом. Если проклятая работа для тебя важнее меня — отлично! Попрощаемся и пойдем каждый своим путем.

— Это, знаешь ли, смахивает на шантаж! — в гневе выпалила Энни.

— Правильно, и шантажист ты. Если я тебя люблю, то должен жить так, как тебе нравится, что ли? Меня не устраивает такая жизнь, Энни. Ненавижу большие города, шум, людские толпы... у меня есть прекрасный дом на Лазурном берегу, и остаток жизни я собираюсь провести там. В идеале — с тобой, а не хочешь, обойдусь без твоего общества.

— Ну и убирайся! — рявкнула в ответ Энни. — Поищи себе другую домработницу! Я не собираюсь отказываться от удачи, о которой мечтала всю жизнь!

Ван едва не вспыхнул, но овладел собой.

— Может быть, со временем ты передумаешь, — хриплым от ярости голосом произнес он. — Твоя беда, Энни, в том, что ты хочешь получить все сразу. И карьеру, и мужчину. Но настоящего мужчину ты не получишь.

Прошло два месяца, и Энни снова встретилась с Ваном — на похоронах Барта. Старого моряка нашли в море у самого берега; вскрытие показало, что он умер от инфаркта, очевидно, в тот момент, когда поднимался на шхуну по трапу.