Очарование темноты

— Я благодарна вам, голубчики, за то, что вы освободили меня от тяжкой миссии… Миссия — это, — пояснила графиня, — обязанность, необходимость… От тяжкой необходимости уволить вас с работы. Это так жестоко. Вы поняли, как обстоят дела, и сами покинули завод, с которым я хочу расстаться навсегда. Я прикажу Виктору Юрьевичу произвести расчет с вами и закрыть завод. Ах, если б вы знали, сколько крови испортил он мне и как я счастлива, что мы расстаемся друзьями! Ни я вам ничего не буду должна, ни вы мне… Не правда ли, мы ничем не обязаны друг другу?.. Виктор Юрьевич, прошу вас за мой счет каждому рабочему выплатить сверх положенного на штоф водки, и тем, кто проработал более десяти лет, на два штофа. Прошу вас к столу, голубчики.

Никто не тронулся. Старик в плисовых шароварах, Матвей Ельников, переглянувшись со своими, спросил:

— А коли мы согласимся на прибавку по пятнадцати копеек с рубля?

— Голубчики, если вы предложите мне убавить по пятнадцати копеек с рубля, то и в этом случае я не в состоянии буду платить вам. Ну зачем же нам торговаться? Я не хочу никаких выгод, господа. Вы по доброй воле ушли, я, не сердясь на вас, закрыла завод, буду искать покупателя. Придет новый, богатый фабрикант, улучшит завод, облегчит ваш труд, и вы ему назначите свою цену. Прошу вас к столу распить на прощание.

— Благодарствуем! За все благодарствуем, — поклонился графине старик Ельников и, надев тут же, в гостиной, фуражку с лаковым потрескавшимся козырьком, крикнул пришедшим вместе с ним депутатам: — С забастовочной вас, голубчики! С закрытием!

Столль громко вздыхал, прикидывая, какой может стать цена завода после того, как графиня поймет, что ее положение безвыходно…

Стрехов сегодня же будет знать обо всем. День-два он помедлит, поманежит графиню, а затем явится и завершит так долго подготавливаемую и ожидаемую покупку.

Для Глеба Трифоновича Стрехова, гостящего у Шутемовых, коробцовский завод был битой картой, и его в этот вечер занимало иное приобретение. Он взвешивал, кто лучше может сварганить улики, дающие повод Эльзе потребовать развода с Витасиком. Эльзе он простил ее непонятливость, когда он около года тому назад так недвусмысленно делал ей подарки и жаловался на свое одиночество… Но что было — прошло, теперь надо брать то, что есть. Она не любит Витасика; может быть, не будет любить и его, как и тех, что были, что есть и будут. Но люби не люби, а почаще взглядывай. На большее он пока не рассчитывает. Время покажет свое. Станет матерью, и материнство привяжет ее.

Подложить бы скорее к пьяненькому Витасику кудрявую улику. Такая есть на примете и недорого берет. Будущий свекор поможет найти уличителей.

Это главное. А коробцовский завод никуда не денется. Тянуть он не будет, но и не станет торопиться. Никто не перебежит ему дорогу. Никто! Кому нужна Лутоня на отшибе, без Векшенских, питающих ее железом заводов? Никому.

Хорошо думалось Глебу Трифоновичу. Все складно складывалось. Осталось прийти, и взять пустующий завод. И он на следующий день с утра отправился к графине.

XXIX

Самодовольный, игриво настроенный пришел Стрехов к Коробцовой вместе с Колесовым и Донатовым.

— Честь имею, имею честь, графинюшка Варвара Федоровна, засвидетельствовать свое наипочтеннейшее, — весело произносил свое приветствие Стрехов, целуя протянутые, начавшие морщиниться руки графини.

— Молодеете и молодеете, Глеб Трифонович, — оглядела графиня раздушенного, молодцевато постриженного, в светло-серой паре и слепящей сорочке с небрежно повязанным бантом галстуком Стрехова.

— А что же остается делать в мои годы, Варвара Федоровна, чтобы не опоздать использовать положенное скоротечной жизнью? Притащили меня, как быка на привязи, как козла на веревочке, ваши поклонники, — показал он на Колесова и представил Донатова: — Имею честь, мой управляющий Юлиан Германович, друг вашего любимца и обожателя Петечки… теперь уже Петра свет Демидовича.

Подоспел и Столль. С его приходом можно было покончить с предварительным и приступить к основному. Так и поступил Стрехов.

— Варвара Федоровна, — сказал он, — я не могу воспользоваться бедственным положением вашего завода и предложить справедливую цену, которая обидит вас, испортит наши старые добрососедские отношения. Да и, по правде говоря, зачем надевать мне старый хомут, когда на моей шее и без того два не новых. Перекладка моих печей в Векше у меня вот где сидит. — Он показал на сутулую спину с трудом дотянувшейся до нее рукой с массивным обручальным кольцом на «вдовьем» пальце.

— А вы, Глеб Трифонович, не бойтесь обидеть меня, — попросила Варвара Федоровна. — Назовите обидную цену.

— Увольте! — взмолился Стрехов. — Объясните, Юлиан Германович, за меня Варваре Федоровне.