Очарованная

— Ты не будешь, Красавица, потому что если ты это сделаешь, твой отец… — Шеймус появился в комнате позади него, и даже в тусклом свете я могла видеть, как кровь капает с его рук, струясь, как слезы, по его лицу из открытой раны на лбу. — …и твоя мать, и твой брат, и твои сестры, все они умрут. Я повешу их на этом дереве. Он указал на массивное кипрское дерево, единственное красивое место в узком квартале. — С колокольчиками, привязанными к их лодыжкам, чтобы их тела пели, когда приходит ветер. Была бы ты такой эгоистичной, красивая девушка?

Мое воображение подготовило образ за меньшее время, чем мне потребовалось, чтобы моргнуть, но я покачала головой еще до того, как он закончил. Звон колокольчиков щекотал мои барабанные перепонки.

Я поникла.

Рокко кивнул и улыбнулся почти доброжелательно, но мой взгляд был глубоко погружен в трясину его морально испорченного взгляда. — Вы будете проданы иностранцу, человеку, который согласился заплатить за вас значительную сумму. Прежде чем вы спросите, я не знаю подробностей, да и не хочу их знать. Вы будете тем, кем этот человек хочет, чтобы вы были, если вы хотите, чтобы ваша семья жила и процветала. Вы понимаете?

Когда я не пошевелилась, он подошел ближе, взял меня за подбородок руками и наклонил его вверх, пока мое горло не сомкнулось, и я не встала на цыпочки, чтобы уменьшить напряжение.

— Такие золотые глаза. Денежные глаза, — он дышал в мой открытый рот. — Потерять такую ​​красоту почти жалко.

Он отпустил меня, и я изо всех сил старалась не споткнуться, глубоко глотая прохладный воздух.

— Что Сальваторе думает об этом плане? — отчаянно спросила я.

Для капо во мне было слабое место, которого я никогда не понимала, потому что это началось еще до того, как я достигла половой зрелости, и все мужчины начали обращать на меня внимание.

Нет, великий Сальваторе наблюдал много лет, доброжелательный страж, имеющий больше общего с демоном, чем с ангелом.

Я не могла поверить, что он будет счастлив продать меня.

Мясистая лапа Рокко обхватила мое запястье и притянула ближе. Как ни странно, в его жесте не было насилия. Вместо этого, когда я откинула голову назад, чтобы заглянуть в его темные, как смоль, глаза, все, что я увидела, была тревога.

— Сальваторе понимает валюту красоты и плоти. Это человек, который буквально вчера ударил вилкой в ​​глаз неаполитанского чиновника за то, что тот проявил к нему неуважение за завтраком. Это почти мило, что ты думаешь, что капо будет волноваться из-за такой хорошенькой, бесполезной мелочи, как ты.

Я зашипела от боли, когда он скрутил мое запястье и наклонился ближе, чтобы прошептать: —На самом деле, я точно помню, что сказал мне ваш Сальваторе: «—Она невероятная красавица, и это худшее, что может случиться с женщиной в нашем мире. Слишком заманчиво, чтобы гулять на свободе, и слишком опасно, чтобы держаться на одном месте. Убедитесь, что вы получите за нее хорошую цену».

Я зажмурила глаза, потому что услышала ровный бархатный голос Сальваторе, произносящий эти слова. Он и раньше говорил мне подобные вещи во время своих редких, но впечатляющих визитов, его глаза были острыми и печальными, как оружие, которое он не хотел использовать против меня, прижатое к моему горлу.

Убедитесь, что вы получите хорошую цену за нее.

Слова вонзились в мое сердце, как шрам, написанный шрифтом Брайля.

— Хорошо, что твоя хорошенькая Елена останется здесь под моей защитой, а Жизель — когда приедет на школьные каникулы. Иначе неизвестно, что с ними может случиться, — небрежно добавил он.

Моя шея хрустнула, когда я снова посмотрела на него, но Рокко проигнорировал мой отчаянный взгляд, сосредоточившись на комке грязи, прилипшем к боку его хорошо начищенных ботинок.

— Не смей их трогать, — сказала я частично с мольбой, частично с угрозой, но совершенно безрезультатно.

Рокко ухмыльнулся мне своими острыми зубами. В Каморре ходили слухи, что он точил их металлическим напильником, когда в юности работал силовиком. Глядя сейчас на эти острые белые зубы, трудно было поверить в обратное.

— У меня нет желания прикасаться к ним, но многие другие мужчины хотят. У твоих сестер такие же красивые рыжие волосы, как у их отца. Рыжие в Неаполе большая редкость, деликатес, если хотите.

— Не будешь, — выдавил я. — Если ты хочешь, чтобы я добровольно пошла с этим стронцо, то обещай мне никогда не подпускать никого из твоих людей к моим сестрам.

Нико неловко заерзал, и я могла сказать, что он хотел бы, чтобы я молчала, приняла свою судьбу и была счастлива, что Рокко вообще разговаривает со мной цивилизованно. Кому-то со стороны ситуация могла показаться несправедливой, но на самом деле я шла по тонкому льду. Мужчины, наносившие последние штрихи на избитое и окровавленное тело моего отца, без колебаний заклеймили бы меня другим видом насилия.