Очарованная

Словно прочитав мои мысли, Рокко перевел взгляд в мою сторону, царапая мои изгибы, словно зазубренный нож. На мне не было ничего откровенного — сделать это было бы умоляюще, — но у меня все еще было ощущение, что он хорошо знал мое тело, что он достаточно фантазировал о нем, чтобы точно угадать выпуклость моей груди и наклон моей талии. Я привыкла к описательности желания, написанного на мужских лицах, но еще не научилась превращать его в силу.

Поэтому, когда Рокко сделал еще один угрожающий шаг ко мне, я опустила подбородок и уставилась в землю, мои плечи поникли, а руки покорно сжались в районе паха. Это было естественно, эта позиция, это подчинение, но я все еще горела от стыда, когда его смешок тепло разлился по моему лбу.

— Жалко, что мы должны оставить тебя девственницей для твоего будущего владельца, — сказал он, когда толстый палец скользнул вниз по моей средней части и по ушной раковине. Это было нежное прикосновение, но оно заставило меня довольно сильно содрогнуться от страха. — Я тоже мог бы ее продать.

Он снова рассмеялся, все сильнее и сильнее, в мое опущенное лицо, прежде чем повернуться и пойти к красному Феррари, частично припаркованному в мамином цветнике.

Тут ко мне подошел Нико, неловко положив большую руку мне на плечо. — Люди будут скучать по тебе.

Если он хотел утешить, то получил противоположный эффект. Гнев вырвался из моей диафрагмы, как дыхание дракона. К черту его и к черту любого, кто думал, что тяжесть их тоски по мне хоть немного приблизится к пустоте в моем центре. У них может не быть меня, несущественной меня, но у меня не будет их, этого дома, этого города грязной красоты и этой семьи, пропитанной грехом ангелов. И в эту пустоту новый мужчина, мой хозяин, попытается засунуть кусочки себя, своего дома, своего города, своего языка… меньше всего своего члена. Я была достаточно умна, чтобы понимать, даже тогда, что единственная причина, по которой я была достойна, заключалась в моем красивом внешнем виде, и единственная причина, по которой кто-то мог купить меня, был секс.

Я склонила голову, и Нико воспринял это как увольнение.

Как только головорезы ушли, я подошла к крыльцу и взяла свою книгу. Она была на английском языке, это была первая книга, которую мой отец принес домой с работы в университете. Сборник мифов американки Эдит Гамильтон. Это не заинтриговало никого из моих братьев и сестер, и я заявила, что это мое, почти в ту секунду, когда Шеймус перешагнул через двери, держа это и бутылку американского бурбона.

Я перешла к истории о Персефоне, прекрасной богине-ребенке, похищенной Аидом с согласия ее отца и по невнимательности ее матери. Мой большой палец оторвал угол страницы, когда я резко закрыла ее, мой влажный отпечаток зацепился за дешевую бумагу и согнул ее.

— Козима.

Шеймус стоял в дверях. Что ж, он прислонился к ней, его тело было разноцветным и сдутым, как старый воздушный шар для детских праздников. Ему вырвали по три ногтя на каждой руке, и он нежно прижимал их к груди, хотя я могла сказать, что одно плечо было вывихнуто. Не говоря ни слова, я поднялась на три ступеньки, схватила его за торс и вернула руку на место. Его дыхание с шипением вырывалось из-под сухих потрескавшихся губ, но он не протестовал. В конце концов, это был не первый наш раз.

— Это хорошая идея, — сказал он.

Его влажный лоб блестел, и я не могла сопротивляться желанию вытереть его рукавом рубашки.

— Так и есть, — согласилась я, но только потому, что эмоции были невозможны.

С каждым ударом сердца они вытеснялись из моей крови, сгущаясь в маленькую коробочку, спрятанную за грудью. Если я отреагирую сейчас… Что ж, кто-нибудь в конце концов погибнет, и мне не нравилась вероятность того, что это буду я.

— Вы не можете сказать семье, предупредил он.

— Нет, тогда погибнет моя семья. — Брошенные передо мной слова, как сломанные гильзы, были оружием в моем противостоянии с Рокко и его командой. Я делала это для них и не позволяла им мешать.

Я оставила записку на кухонном столе, как делала, когда неожиданно подвернулась работа в Риме или Милане. Объяснение, что мне нужно было уехать из страны по работе, и я не знала, сколько времени пройдет, прежде чем я вернусь.

Они, конечно, расстроятся, но они знали, что это необходимое зло для нашего выживания.

Меня часто не было.

Так что им потребуется некоторое время, чтобы понять, что я вообще не вернусь.

— Я позабочусь о них. Шеймус всегда хорошо притворялся отцом. Когда он был дома, он укладывал нас спать, его алкогольное дыхание успокаивало, когда он пел ирландские колыбельные. Он читал Елене, которая все еще, к ее большому разочарованию, плохо знала английский, и позировал Жизель, которая так любила его рыжие волосы и веснушчатое лицо, как и ее собственное. Только с Себастьяном он был далек, да и то из-за неуважения моего брата и его вопиющего неодобрения всего, за что ратовал Шеймус. Если Шеймус и был в доме, то Себастьяна, как правило, не было.