Очаровательный повеса

Она чувствовала непривычное давление: неужели оно, такое огромное, поместится в ней? Она очень хотела этого, но не могла понять как… И все же медленно опускалась, принимая его в себя.

Его ладони лежали на ее бедрах, но он ничего не предпринимал, не торопил ее, а просто лежал и ждал, словно решил принести себя в жертву ее девственности.

Эва пошевелила бедрами и взглянула на него, ожидая дальнейших указаний.

Аса напряженно улыбался, его верхняя губа покрылась бисеринками пота.

– Ты все делаешь правильно, дорогая.

Эва немного приподнялась, вздохнула и вдруг с силой опустилась на него, приняв его в себя целиком.

Аса откинул голову и скрипнул зубами.

– Проклятье, Эва! Тебе же больно!

– Нет, – сказала она почти весело и подняла руки, чтобы вытащить заколки из волос.

Его горящие глаза напряженно смотрели на нее, грудь тяжело вздымалась.

– Ты убиваешь меня, милая, отрезаешь по частям, но я умру счастливым, лежа под тобой, моя Эва.

Она отбросила заколки, волосы рассыпались по плечам, потом уперлась ладонями ему в грудь, как раз над сосками, и приподнялась. Скольжение мужского органа внутри тела оказалось удивительно приятным, а где-то глубоко внутри зарождалось что-то непонятное и наполняло ее ожиданием. Ощущение было таким сильным, что граничило с болью. Эва опустилась и опять приподнялась, закрыв глаза, чтобы острее чувствовать, испытывая радость и удовольствие.

И радость ее была не только физической. Одна лишь мысль, что это Аса внутри ее, что это он поднимает нетерпеливо бедра ей навстречу, побуждая двигаться быстрее, наполняла ее счастьем обладания. Это она, некрасивая простушка, вызвала в нем такие ощущения, заставила молить и подчинила себе. Чувство собственности было таким сильным, что теперь она ревновала его к каждой женщине, которая была до нее, в которую он входил, которая слышала его стоны.

Она открыла глаза. Сейчас он принадлежал только ей, и она не собиралась его ни с кем делить.

Эва откинула голову, принялась скользить вверх-вниз, но он хотел быстрее, и она пустилась вскачь. Пот стекал по ложбинке между грудями, но она этого не заметила, а вот Аса заметил, приподнялся и слизнул влагу.

Она что-то хрипло выкрикнула, задыхаясь, прижимая его голову к себе, а он поймал губами ее сосок и резко втянул в рот. Эва ощутила, что мир раскалывается на части и она вместе с ним. Из глубин ее существа вырвался крик, и Аса прижался к ней со всей силой, на какую оказался способен, а Эва почувствовала внутри тепло. В последний раз поднявшись и опустившись, приняв его как можно глубже в себя, она рухнула ему на грудь, не желая отпускать и мечтая, чтобы он оставался в ней всегда.

Поздно вечером Бриджит, высоко подняв свечу, как обычно, обходила комнаты Гермес-Хауса и, как всегда, по телу бежали мурашки.

Ей приходилось работать во многих домах, но только домоправительницей. Она сама находила себе место работы, выясняла достоинства и недостатки ведения хозяйства в доме, устраняла то, что было плохо и когда все было отлажено, как часовой механизм, переходила в другой дом. И неважно, какие это были дома: возможно требовавшие ремонта или вообще нежилые, стоявшие пустыми, где по коридорам гуляло эхо, – она все равно их приводила в порядок, чтобы владельцы помещения могли в любой момент вернуться.

Опыт у миссис Крамб был богатый, но ни в одном доме она не чувствовала такого холода, как в Гермес-Хаусе. Это было не просто отсутствие тепла: создавалось впечатление, что холод обосновался здесь навсегда. Сделать такой дом теплым и уютным было не под силу даже Бриджит. Благодаря ее стараниям в доме всегда царила безукоризненная чистота, все сверкало. Горничные вставали в пять часов, чистили каминные решетки и разводили огонь. Ливреи лакеев всегда были чистыми и аккуратными. И все равно придать ощущение уюта и комфорта дому, в котором его никогда не было, ей не удавалось.

Вздохнув, миссис Крамб развернулась, намереваясь идти обратно, и едва не взвизгнула, обнаружив прямо перед собой Элфа.

Негодник ухмылялся, и Бриджит очень захотелось влепить ему хорошую затрещину, чтобы дать понять, что ее не так-то легко обмануть даже самой умелой маскировкой, но она понимала, как важно скрыть свое истинное лицо из соображений безопасности, а потому ограничилась неодобрительным взглядом.

– Чего тебе?

– Привез письмо, – жизнерадостно сообщил Элф и помахал клочком бумаги.

Бриджит удивилась: мисс Динвуди отправила брату письмо только накануне, – хотя, возможно, это не ответ, а какая-то записка.

– Тогда отнеси это мисс Динвуди.

Элф остановился и оглядел темный коридор.

– Уже поздновато, вы не находите?

– Пусть так, но мисс Динвуди должна получить это послание как можно раньше.

Элф пожал плечами.

– Хорошо, как скажете.

Он ушел, громко топая по ступенькам. Бриджит проводила его взглядом, открыла дверь в спальню герцога, остановилась перед портретом Монтгомери и подняла свечу повыше, чтобы получше рассмотреть.