Очень хотелось солнца

– Ну, там его обработали, перебинтовали, и она его забрала. Мы вечером стали приюты обзванивать, куда его отвезти, когда чуть оправится. У нас вот тут в лесу есть приют – вполне себе нормальные люди там работают… договорились уже. Они его и такого взять готовы были, да Катя пожалела. Говорит, пусть хоть очнется. Да и уколы ему делать надо, а она умеет. У нее свой пес – доберман – болел когда-то сильно. Так что она точно умеет.

Анна перевела дух.

– Девочки, милые. Не надо приюта. Я его заберу, я его со щенков выхаживала, когда он маленьким умирал. Только скажите, где Катя живет?

– Так там, – первая махнула рукой в сторону магазина.

– А телефон Кати дадите?

– Так нате, звоните с моего, я уже набрала!

– А не поздно? В смысле она не спит? – залепетала Анна.

Но первая уже тараторила в трубку:

– Катюх! Тут нашлась хозяйка того, которого машина сбила… Она забрать его хочет. Ага… Сейчас… мы покажем…

Анна оцепенело смотрела перед собой – страшная усталость не давала ей встать.

– Вы, может, посидите… Мы сами сходим, принесем его?

– Нет-нет, что вы! Я сейчас…

Анна тяжело поднялась. Большой собачий нос ткнулся ей в ладонь, она автоматически, не глядя, погладила морду.

– Бой, фу!

– Да что вы, я собак не боюсь… Спасибо тебе, Бой! Если б не ты…

– За что это ему спасибо? – обиделась хозяйка. – Нам спасибо говорить надо.

– Если бы ваш Бой не залаял, я бы и знать не знала, что вы тут гуляете.

– А когда еще гулять, когда нам на смену утреннюю? – пробурчала вторая.

– Я ведь уже часа два мотаюсь. Как с работы приехала, так и ищу Феликса. Если б не он, я не свернула бы в ваш двор и не подошла к вам, девочки…

И еще раз погладила крутой овчарочий лоб.

– Удержишь моего? – женщина протянула подруге поводок.

– Чего бы не удержать. Что мы, вдвоем не гуляли?

– Бой, сидеть! Ждать! – приказала хозяйка, и овчар, мигнув умными глазами, покорно сел. – Пойдемте!

Темными закоулками двора они свернули на тропинку, ведущую к магазину, обогнули его тускло светящийся стеклянный куб, свернули к какому-то подъезду. Все было как в тумане: ступеньки, лифт, этаж, звонок, тяжелый грудной лай пса, шорох и возня за дверью после крика: «Сейчас, Мая закрою», – и наконец в дверном проеме возникла женщина в очках.

– Здравствуйте.

– Да, здравствуйте…

– Кать, ну вы тут сами. Я пошла! А то там Ленка моего Боя держит!

– Спасибо вам! – автоматически сказала Анна.

– Да что вы… Дай бог, выкарабкается пес… Хорошо, что вы нашлись.

Женщина в проеме двери отступила:

– Проходите! Проходите вот сюда.

Анна шагнула в прихожую, замешкалась – надо бы, наверное, скинуть обувь? Но женщина взяла ее за руку, и Анна оказалась в маленькой комнате, на полу которой было расстелено толстое одеяло. А на нем… На нем сплошное белое пятно бинтов, из-под которого торчали знакомые бублик, часть морды и нос.

Феликс не смог ни поднять голову, ни даже шевельнуть хвостом. Распластанный на одеяле, он виновато смотрел Анне прямо в глаза, не мигая, не отрываясь, просто смотрел и смотрел. И она глядела в глаза ему, и ей казалось, что они оба в этот момент, как в кино в ускоренной перемотке, одновременно «прокрутили» все восемь лет, что прошли с тех дней, когда Феликс щенком, качаясь и падая, наконец стал подниматься на лапки, и до самого момента, когда, лукаво глянув ей в глаза, отпрыгнув от ее руки, помчался по улочке под этот проклятый зеленый «жигуль». И невозможно было ни оторвать этих долгих взглядов друг от друга, ни прервать их разговор – на каком языке он шел? Бог его знает. Ей казалось, что Феликс чувствует, понимает, читает ее мысли, а она – его: с такой скоростью текла эта «беседа», что обычные слова просто не успели бы выговориться, а диалог занял бы не один час.

Он тяжело и виновато «рассказывал» ей, как метался по лесу, пытаясь убежать от боли, которая почему-то бежала вместе с ним, все нарастая и нарастая… Как почувствовал, что у него больше нет сил убегать, что боль одолевает, дурманит голову, подгибает лапы… как захотелось лечь, закрыть глаза и больше ничего не чувствовать… как страшно было, когда его куда-то несли… как блаженно провалился он наконец в черную пустоту, когда люди в белых халатах положили его на холодный железный стол… И как тоскливо было, что ее, Анны, среди них не было… И как он ее звал…

– …у него были порваны сухожилия и еще что-то, его зашивали… – как свозь толщу воды доносился до Анны тихий женский голос, с каким-то немыслимым количеством подробностей рассказывающий про то, как они поднимали Феликса на простыню возле школы, как ловили такси и везли его в ветклинику, как, вернувшись домой, она оставила одурманенного наркозом пса на дочку и помчалась за лекарствами – не все нашлось в ветеринарной аптеке. Как потом замазывала ему мазями раны, делала уколы, показывала какие-то ампулы, шприцы, бинты.

И Анна автоматически кивала, механически отвечала «да-да», «о господи!», «какой кошмар!», а сама все смотрела и смотрела в глаза Феликсу, «рассказывая» ему, как весь день «слышала» его «зов» и каким фантастическим путем он дошел до нее…