Очень храбрый человек

Она проснулась и открыла глаза, вздрогнув при виде его лица так близко.

– Все в порядке? – пробормотала она сонно.

– Уезжаю. Ты как? Болит, наверное?

Он протянул руку, но прикасаться к ее лицу не стал. Не хотел усиливать боль, которую она наверняка чувствовала.

– Теперь, mon coeur[28], я гораздо лучше представляю, через что тебе пришлось пройти.

– Мне? О нет, – возразил он с улыбкой. – Не успевает кулак приблизиться к моей физиономии, как я падаю и изображаю мертвого. Позволяю дальше разбираться Жану Ги.

– Животом вверх, руки и ноги задраны к потолку, как у жука. Да, я это видела. Ты делаешь то же самое, когда в комнату входит Рут.

– Я принесу тебе парацетамол, – сказал Гамаш, улыбаясь, и через минуту вернулся с двумя таблетками и стаканом воды.

Рейн-Мари уселась в кровати, а он пристроился рядом.

Они поговорили о новости, которую сообщили Анни и Жан Ги. Братик или сестренка для Оноре. Еще один внук или внучка для них. Ни один из них не упомянул о том, что ребенок будет расти за океаном.

– Я должен сообщить тебе кое-что, – сказал Гамаш, надевая галстук. – Я арестовал Омера Годена.

– Да, я знаю. Ты думаешь, он убил свою дочь?

– Нет, но мне нужно держать его подальше от Трейси. Я предъявил ему обвинение в нападении. Вот за это. – Он показал на ее лицо.

– Но… – начала Рейн-Мари, поднося руку к лицу.

– Я знаю. Дальше дело не пойдет. Просто мне нужно, чтобы он не болтался на свободе и не пытался мстить Трейси.

– Значит, от моего синяка есть какая-то польза. – Она потрогала припухшую щеку.

– Non. – Он поцеловал ее перед уходом. – Меня ждет Жан Ги.

– Что ты будешь делать без него, Арман?

Он открыл рот, но ответа не нашел.

– Извини, – сказала она. – Не нужно было спрашивать.

– Нет-нет. Об этом нужно говорить. Жан Ги напомнил мне, что осталось меньше двух недель.

Дело было, конечно, не только в том, что он терял Бовуара как коллегу и друга; вместе с ним они теряли Анни и Оноре. А теперь еще и нового внука или внучку. Их сын Даниель с женой и двумя дочерьми уже жил в Париже, и после отъезда Анни с семьей рядом с ними в Канаде не оставалось ни внуков, ни детей.

Но страх Рейн-Мари уходил глубже. В этом она ни за что не призналась бы Арману. Долгие годы она чувствовала, что, пока Жан Ги рядом, он сможет защитить Армана.

Они должны были быть вместе. Они и были, как ей казалось, на протяжении нескольких жизней. Как коллеги, как отец и сын. Как братья. Пока они были вместе, обоим ничего не угрожало.

Внизу Арман включил телевизор, нашел новости на кабельном канале и позвонил по телефону.

Пока журналист «Радио Канада» задавал все более нервничающему заместителю премьера вопросы об ужасном наводнении, Арман ждал, когда на его звонок ответят.

Телефон звонил, пока политик пытался объяснить, что все могло быть гораздо хуже.

Телефон звонил, пока журналист пытался объяснить, что все и так уже граничит с катастрофой, поскольку несколько городков оказались затопленными.

Гамаш знал, что оба они правы.

Графическое изображение на экране показывало, где ведутся работы, чтобы увести воду прочь от населенных пунктов.

Телефон звонил. И звонил. Потом его перевели в голосовую почту.

Комиссар конной полиции не отвечал. Или не мог ответить.

Арман положил трубку. И решил, что отсутствие новостей само по себе хорошая новость. Так или иначе, сейчас он ничего не мог сделать.

Он схватил куртку и пошел к Бовуару и Лакост.

– Тук-тук, – сказала Мирна.

– Кто там? – спросила Клара, не поднимая головы.

– Я.

– Я кто?

– Нет, это не тук-тук шутка[29], – сказала Мирна, входя в мастерскую. – Просто не хотела тебя пугать. Мы ведь, кажется, собирались встретиться в бистро за завтраком?

– Извини. Я потеряла счет времени.

Мирна села на низкий продавленный диван, как обычно стукнувшись своей внушительной пятой точкой о цементный пол. Она застонала больше от раздражения, чем от боли. Неужели она никогда не научится?

Со своей выгодной обзорной точки, по существу с пола, Мирна видела, что Клара рассматривает несколько миниатюр, стоящих на мольберте.

– Я тут сижу и пытаюсь понять, справедливы ли твиты, – объяснила Клара. – Говно ли мои работы.

– Мы ведь уже назвали этих людей придурками и пришли к мнению, что они не правы. И если ты считаешь, что это плохо, то лучше почитай, что они пишут про возвращение Армана в полицию. Сумасшедший с пистолетом. У тебя хотя бы не пистолет, а кисть. Какой от тебя вред?

– Вообще-то, ты удивишься.

Мирна достала свой телефон:

– Вот послушай.

– Не хочу слушать.

– «Странность, напряженность, лихорадочность», – прочитала Мирна.

– Это про меня или про Армана?

– Про Ван Гога. А вот еще. «Музей мог бы сэкономить кучу денег, составив план и поручив это дело малярам с валиками». Это рецензия на раннего Барнетта Ньюмана. Я ее прочитала. Одна из его картин ушла за восемьдесят четыре миллиона.

– Долларов?

– Нет, собачьих бисквитов.

При этих словах Лео поднялся на ноги, размахивая хвостом. Мирна сунула руку в карман и вытащила один бисквит, прежде чем вернуться к своему телефону.

– «Он сумасшедший, отчаянно жаждущий победы».

– Пикассо?

– Гамаш.

Клара издала звук, имитирующий рвоту: